Герчо Атанасов - Операция «Сближение»
Как полагается, поболтали о том, о сем – ведь давненько не виделись, и уже прощались, как вдруг знакомый что-то вспомнил и спросил, как идет расследование, напал ли он на след или, может быть, уже закончил дело. Станчев вкратце описал положение и в свою очередь спросил, почему тот интересуется – неужели об этом деле болтают на коллегии? А может, взыграла профессиональная ревность?
– Да нет, Станчев, нет у меня времени наведываться на коллегии… Просто вспомнил, и знаешь почему?
И он припомнил тот вечер, когда они встретились в диспетчерской, тогда он разыскивал машину, укатившую с места происшествия и оставившую явные улики.
Дежурный по перекрестку, где поворот на Кремиковцы, сразу же начал записывать номера машин, направлявшихся в Софию, но потом оказалось, что беглец обнаружен на другом направлении, и так далее.
– Ты, должно быть, тогда не знал об этом случае? – спросил коллега.
Станчев тогда и вправду ничего не знал, то есть он услышал обо всем этом лишь утром, а накануне заглядывал в диспетчерскую по другим делам.
– Насколько я знаю, крушение произошло на подбалканской дороге, так ведь? – продолжил сотрудник. Станчев кивнул. – Вот так-то. И вот что я все время хотел тебя спросить – ты случайно не кинул взгляд на записи, сделанные на КПП? Ведь и мы поначалу кинулись туда, так как никогда не знаешь, откуда может выскочить заяц…
И ты мне говоришь об этом только сейчас… – разозлился Станчев, но вслух ничего не сказал, а лишь поблагодарил за информацию и совет. Он собирался заглянуть после работы к начальству, но упоминание о блокноте дежурного по КПП навело его на интересную мысль. Не поставили его в известность, черти, а сам он не сообразил поинтересоваться, просто из любопытства.
Он облокотился на подоконник, закурил. С какой стати им было ему сообщать, раз они гнались за машиной с явными приметами и быстро поймали ее, и к чему было ему интересоваться, если он только сейчас узнал о проверке на трассе? Стоп, Коля, стоп… Здесь дело не в любопытстве, которое касается лишь тебя лично, а в расширении круга информации, о чем тебя учили на теоретических занятиях. Верно, ты осведомился о движении по южному пути в ту ночь, но ничего особенного, никакой зацепки не обнаружил. А она была.
Вечером, после того как они поболтали с Петранкой и она отправилась спать, Станчев забрался в свой кабинет и открыл недочитанную книгу с речами Цицерона. Уже на второй странице ему попалась на глаза фраза, вызвавшая повышенное внимание: „Я излагаю все это перед вами не для того, чтобы усилить значение слов или состава преступления; если я говорю, что во всей провинции он не пропустил ни одной из упомянутых вещей, то знайте – я говорю на латинском, а не на прокурорском языке". В своей четвертой речи Цицерон обвинял Вереса в явных хищениях.
Говорю на латинском, а не на прокурорском языке – великолепно, точно сказано. Мыслю на национальном, а не на следовательском языке. Обвиняю не человека, а преступление в нем… Легко было Марку Тулию: Катилина – явный заговорщик, Верес – грабитель с размахом, как тут не станешь мыслить и обвинять по-латински! А моя Кушева? Нет даже ни одной неотчитанной командировки, ни одного нарушения, отклонения от нормы – помимо сексуальных. Но в данной форме они не наказуемы, то есть вообще это не отклонение от правовых норм, а вопрос личной морали и образа жизни.
Станчев закрыл книгу. Конечно же, нарушения были. Например, в договоре о жилище, который, в сущности, был недействителен. Кушева просто не знала законов и доверилась адвокату-мошеннику или ей попался рассеянный нотариус. А может, совсем и не рассеянный – в конце своей карьеры, например, один такой Янбастиев позволял себе подобные вольности: иногда визировал неточно составленные документы. Пусть поломают головы, когда меня уже не будет на этом свете, говаривал Станчеву этот нотариус, на одну из тысячи подписей позволяю себе легкий выкидон, этот народец, что обращается к нам, заслуживает того…
– Эх, Кольчо, законы и уставы валом валят, говорю я тебе, и мрак все поглощает – поди-разберись, если другой работы нет.
Янбастиев был типичным образчиком старой школы, работал, находясь на пенсии, по вечерам за бутылкой виноградного вина вызывал духа законов, спорил с ним, а в конце запечатывал ему уста своей воображаемой печатью, на которой было начертано: „Дух закона – в его букве, однако буква его не всегда содержит дух". Покинул сей мир старый Янбастиев, склонившись над своим любимым виноградным вином. Остался Дух закона и его вездесущая Буква…
Станчев положил свою уставшую ногу на кушетку. Бадемов не в счет, он на такое не способен. Ванева тоже прямо не замешана, но эта лиса знает подробности, о которых умалчивает. Например, о меценате в темных очках – ведь должна была Кушева хотя бы раз проговориться об этом мужчине, несмотря на то, что женщины обычно не поверяют никому своих главных тайн. Вот они-то знают свою природу, надо отдать им должное. Молодой архитектор появился на небосклоне, как молодая луна, и сгинул, должно быть, навсегда. А то, что связь с Бадемовым совсем не в стиле Кушевой, – это факт.
Теперь Балчев. Донжуан, облеченный государственным доверием. Доспехов, правда, не имеется, ходит расхристанный. А может быть, просто играет эту роль? Во-первых, это нелегко, во-вторых, уж больно невыгодная роль. Либо сам наколешься, либо тебя проткнут. Остается покровитель, неизвестный меценат, который может оказаться обычным любовником с положением и комплексами. Старый, опытный и усатый сом, зарывшийся в ил, – поди-откопай его.
На следующий день Станчев разыскал дежурного по пропускному пункту, работавшего в тот вечер, когда преследовали машину нарушителя. Тот припомнил подробности, в том числе и блокнот с записанными номерами остановленных для проверки автомобилей. Станчев подвез его к будке на краю города, и они вытащили блокнот. В нем были записаны номера всего пяти машин, трех легковых и двух грузовиков. Станчев уставился в перечень номеров с короткими заметками под каждым. Первый грузовик из Бургаса, бегавший обычно по загранрейсам, вез тогда кабели высокого напряжения, двое водителей, бумаги в порядке. Второй грузовик принадлежал столичной строительной базе, был набит инертными материалами, один водитель, бумаги в порядке, но маршрут запаздывал по времени – явно шофер заезжал куда-то, то ли в гости, то ли к какой-то бабенке. Надо проверить – записал себе Станчев.
Затем шли легковые машины. Сливенский „москвич" с черными[21] номерами, семья из четырех человек ехала в Кюстендил попариться в бане. Шуменская „шкода", черные номера, семейная пара направлялась в гости в столицу, адрес записан. Третьим автомобилем была служебная „волга", последней модели, серого цвета, принадлежавшая Министерству внешней торговли. Персональная тачка генерального директора какого-то там объединения, за рулем сам хозяин, ехал один. Станчев прочел имя, отчество и фамилию и в первый момент ощутил, что подсознание его замерло, буквально на миг, чтобы затем кинуться вдогонку за сознанием. Документы в порядке, но замечено, что в путевом листе не проставлена последняя дата. Машина ехала из Варны, вероятно, через Карнобат.
![Борис Акунин - Смерть на брудершафт (Фильма 9-10) [Операция «Транзит» + Батальон ангелов] [только текст]](/uploads/posts/books/165415/165415.jpg)
