Гилберт Честертон - Исчезновение принца. Комната № 13
Возможно, масла в огонь подлило и то, что в ту минуту обычно вялый и бездеятельный Фишер вел себя непривычно оживленно. Обычно Марч представлял его себе бледным лысоватым джентльменом, полысевшим да и постаревшим преждевременно. Помнился он ему, в первую очередь, как человек, который языком бездельника высказывал суждения пессимиста. Даже сейчас Марч не был уверен, являлась ли перемена в его друге всего лишь попыткой изобразить безоблачное счастье, или виной тому стал эффект, присущий любому морскому курорту (когда цвета кажутся чище, а очертания четче), который как-то по-особенному выделился на фоне морской голубизны. Но в петлицу Фишера был вставлен цветок, и его друг мог поклясться, что тростью своей он помахивал с развязным видом задиры. В то время как над всей Англией сгущались самые мрачные тучи, этот пессимист, похоже, был единственным человеком, пребывающим в безоблачном настроении.
– Послушайте, – резко произнес Гарольд Марч, – вы всегда были бесконечно дороги мне как друг, и ничьей дружбой я так не гордился, как дружбой с вами, но мне просто необходимо облегчить душу. Чем больше я узнаю, тем труднее мне понять, как все это можете терпеть вы. Но, поверьте, я больше этого терпеть не намерен.
Хорн Фишер посмотрел на него серьезно и внимательно, но так, будто пытался рассмотреть что-то далекое.
– Вы знаете, что всегда нравились мне, – спокойно сказал он. – Но помимо этого я испытываю к вам уважение, что не всегда одно и то же. Вы, вероятно, догадываетесь, что мне нравится очень много людей, которых я не уважаю. Может быть, это моя трагедия, может быть, вина. Но вы на них совсем не похожи, и я вам обещаю: я никогда не стану сохранять с вами отношения, потому что вы мне нравитесь, если для этого потребуется пожертвовать моим к вам уважением.
– Мне известно ваше благородство, – немного помолчав, сказал Марч, – и все же, вы миритесь со всем неправедным и даже потворствуете ему. – Потом, еще помолчав, добавил: – Помните, как мы первый раз встретились, когда вы рыбачили на ручье? Перед той историей с мишенью? А помните, как вы сказали тогда, что большого зла не будет, если взорвать к чертовой матери весь этот клубок, именуемый обществом?
– Да, и что? – спросил Фишер.
– Ничего, просто я собираюсь это сделать, – сказал Гарольд Марч. – И я подумал, что стоит предупредить вас об этом. Я долго не верил, что все действительно так плохо, как вы говорили. Но я никогда не думал, что смог бы выдержать все это, если бы знал столько, сколько знаете вы, если вы, конечно, в самом деле столько знаете. Короче говоря, у меня тоже есть совесть, а теперь наконец у меня появился еще и шанс что-то сделать. Меня назначили руководителем крупной независимой газеты и дали карт-бланш. Мы собираемся ударить из всех пушек по коррупции.
– Это, надо полагать… Аттвуд, – подумав, сказал Фишер. – Лесопромышленник. Он хорошо знает Китай.
– Он хорошо знает Англию, – упрямым голосом произнес Марч. – А теперь и я кое-что знаю, и мы не станем больше ничего замалчивать. Наш народ имеет право знать, как этой страной правят… Вернее будет сказать, как ее губят. Наш лорд-канцлер живет подачками ростовщиков и вынужден плясать под их дудку, иначе ему пришлось бы признать себя банкротом, причем это банкротство самого нехорошего толка – карточные долги, актрисы и так далее. Премьер-министр сейчас отмывается от дела с бензиновыми контрактами и еще не скоро отмоется. Министр иностранных дел – законченный алкоголик и наркоман. Когда ты открыто говоришь это о человеке, который может послать тысячи англичан на бессмысленную смерть, тебя обвиняют в том, что ты переходишь на личности. Если же какой-нибудь несчастный машинист напивается и губит тридцать-сорок душ, а ты об этом расскажешь, тут никто ничего личного не увидит! Машинист – не личность.
– Я с вами полностью согласен, – сдержанно произнес Фишер. – Вы совершенно правы.
– Но если вы с нами согласны, почему же, черт возьми, вы не с нами?! – горячо вскричал его друг. – Если думаете, что это правильно, почему сами не поступаете правильно? Как страшно думать, что человек с вашими возможностями просто-напросто не дает свершиться переменам!
– Мы об этом не раз говорили, – тем же спокойным голосом произнес Фишер. – Премьер-министр дружит с моим отцом. Министр иностранных дел женат на моей сестре. Канцлер казначейства – мой двоюродный брат. Я упоминаю о своих родственных связях лишь по одной причине. Дело в том, что сейчас у меня необычно хорошее настроение. И дело не в море и не в солнце. Меня охватило совершенно незнакомое мне радостное чувство, ощущение счастья, которого я не испытывал никогда раньше.
– Дьявол, вы можете выражаться яснее?
– Я стал гордиться своей семьей, – сказал Хорн Фишер.
Гарольд Марч уставился на него округлившимися голубыми глазами и был, похоже, до того озадачен, что даже не нашелся, что сказать. Фишер, как обычно, лениво откинулся на спинку стула и с улыбкой продолжил:
– Дорогой друг, позвольте и мне в свою очередь задать вам вопрос. Вы намекаете на то, что все рассказываемое вами о моих несчастных родственниках мне известно. Это так. Но неужели вы предполагаете, что Аттвуд ничего этого не знал? Неужели считаете, что он не догадывался о том, что вы – именно тот человек, который начнет говорить об этих вещах, когда у него появится такая возможность? Почему Аттвуд, так сказать, снял с вас намордник именно сейчас, после стольких лет? Я знаю ответ на этот вопрос. Я много чего знаю, даже слишком много. Вот поэтому я наконец стал гордиться своей семьей, о чем уже имел честь заявить.
– Но почему? – как будто из последних сил повторил Марч.
– Канцлером я горжусь потому, что он проигрался в пух и прах, министром иностранных дел – потому что он пил, а премьером – оттого что он комиссионные за какой-то контракт положил себе в карман, – твердым голосом произнес Фишер. – Я ими горжусь, потому что они все это делали, и их можно в этом обвинить, и они знают, что их можно в этом обвинить, но продолжают твердо стоять на своем. Я снимаю перед ними шляпу, потому что они, не побоявшись шантажа, отказались погубить эту страну ради спасения себя. Я приветствую их, как приветствовал бы тех, кто идет в бой, зная, что не вернется.
Помолчав, он продолжил:
– И бой состоится. Это не метафора. Мы так долго играли по правилам иностранных финансистов, что теперь нас ждет либо война, либо крах. Даже люди, обычные селяне и горожане, и те уже начинают подозревать, что их ведут к гибели. Это и есть причина тех прискорбных событий, о которых пишут в газетах.
– Причина волны преступлений против выходцев с востока? – спросил Марч.
