Жорж Сименон - Негритянский квартал
— Значит, ты согласен на развод, Джо?
— Конечно!
Нервы ее не выдержали. На глазах выступили слезы, она разрыдалась. Дюпюш, не зная, что ему делать, топтался вокруг нее.
— Почему ты плачешь? Ты же видишь, я согласен на все.
Она посмотрела на него и зарыдала еще отчаянней.
Дюпюш отвернулся: он понял, что выражает ее взгляд.
Он и сам знал, что сильно похудел, что у него утомленные глаза, покрасневшие веки. Он теперь носил короткую стрижку, потому что в порту было очень пыльно.
Сломанный зуб тоже не украшал его.
Почему-то Дюпюш вспомнил Лами — тот тоже изо всех сил старался быть спокойным.
— Почему ты бросил меня, как только мы приехали в Панаму? — спросила она, вытерев глаза платком и все еще всхлипывая.
Дюпюш пожал плечами.
— Это ты меня бросила.
— Я?.. Как ты смеешь так говорить, Джо! Я пошла работать, чтобы…
— Вот именно! Ты никак не можешь понять. Ты пошла работать. Ты! Ты зарабатывала на жизнь себе и мне. Ты, а не я! Ты обедала вместе с Коломбани… — Он провел рукой по лбу. — А меня заставила продавать сосиски!
Дюпюш замолчал, и Жермена повернулась к нему, растроганная, готовая броситься к нему на шею.
— Джо!..
Он отрицательно покачал головой и опять обошел вокруг стола.
— Ты писала отцу, — глухо продолжал он, — и он писал тебе. Ты…
— Будь справедлив, Джо! Тебе нечего было сказать мне, когда ты приходил за мной в отель и мы шли гулять. Ты молчал, ты дожидался, когда я уйду… Ты любишь свою негритяночку, да?
Дюпюш сделал неопределенный жест, означавший, что он и сам этого не знает.
— Из-за нее ты не хотел возвращаться в Панаму и даже не попытался вернуть меня.
— Не думаю.
— А теперь она ждет ребенка.
Дюпюш вскинул голову.
— Что ты говоришь?
— У тебя будет ребенок.
— Это она тебе сказала?
— Нет… Не смотри на меня так… Мне сказал Монти.
Дюпюш потер лоб. Он вспомнил, что последние дни какие-то люди бродили вокруг его дома и расспрашивали хозяев и соседей.
— Монти добавил, что она собирается избавиться от него. Неужели ты этого не знал?
Дюпюш опустился на стул.
— У тебя есть еще что сказать? — спросил он изменившимся вдруг голосом.
— Но, Джо…
— И чтобы брак был расторгнут по моей вине? Что ж, это нетрудно.
Жермена перепугалась. Не так, совсем не так представляла она себе их встречу.
— Че-Че здесь все знают. Он очень влиятелен и сделает все необходимое. Вы с Кристианом сможете пожениться.
— Джо!..
— Ну, в чем дело?
— Не знаю… Ты пугаешь меня.
— Тем, что даю тебе возможность выйти замуж за Кристиана? Он вполне приличный парень и увезет тебя во Францию.
— Послушай, Джо, ты не должен на меня сердиться.
Я знаю, ты все равно разозлишься…
— Тогда помолчи.
— Но я не могу видеть тебя таким. Обещай мне, что примешь мое предложение.
— Нет.
— У меня отложены деньги. Если ты хочешь вернуться во Францию или уехать еще куда-нибудь…
— А здесь я тебе мешаю?
Она опять чуть не разрыдалась.
— Нет, Джо, вовсе нет. Не надо быть таким злым.
Жаль, ты себя не видишь… Ты пугаешь меня.
— Но я же совершенно спокоен, Жермена.
— Позволь мне дать тебе денег и займись чем-нибудь, все равно чем.
— И что, по-твоему, я должен делать?
— Откуда мне знать? Ты инженер, умный человек.
Стоит тебе захотеть…
— А я не хочу.
Дюпюш поднялся, взял Жермену за плечо и тихонько подтолкнул ее к двери.
— Ступай. Пусть Че-Че приедет с бумагами, я подпишу все, что нужно.
Она никак не могла решиться уйти. Дюпюш вспылил:
— Кому я говорю — уходи! Неужели не понимаешь, у меня нет больше сил! Ну что еще сделать, чтобы ты ушла?
Она испуганно попятилась.
— Уходи! Такси стоит внизу. Че-Че ждет тебя у Жефа.
Он открыл дверь и вышел на площадку. И туг Жермена внезапно бросилась ему на шею. Она целовала его впалые щеки, захлебываясь слезами и бормоча:
— Джо! Бедный мой Джо!..
Он высвободился из ее объятий.
— Ступай!
— Джо, поклянись, что не наделаешь глупостей!
— Ступай!
— Поклянись! Ты не понимаешь, ты не видишь себя», — Уходи, умоляю тебя, уходи…
— Хорошо.
Она спускалась по лестнице, как слепая, утирая платком невидящие глаза и оборачиваясь. А он уже кричал, перегнувшись через перила:
— Ника, Ника! Иди сюда!
Уф, наконец-то! Дюпюшу было трудно дышать, что-то теснило грудь. Внизу открылась дверь. Он понял, что женщины встретились в прихожей.
— Где ты, Ника? Поднимись ко мне!
Вероника вошла с неподвижными, широко раскрытыми глазами, медленно, скованной и вместе с тем торжественной походкой.
— Входи… Что ты делала внизу?
— Ждала.
— Почему не сказала мне правду?
— Какую правду, Пюш?
Она осматривалась, словно удивленная тем, что в комнате все осталось по-прежнему. Послышался шум отъезжавшей машины, но Дюпюш не подошел к окну.
Солнце садилось. Его сверкающие лучи тускнели, в комнату вползали мягкие, сероватые сумерки. Когда рокот мотора замер вдали, Дюпюш поднял жалюзи. С улицы снова ворвался шум.
— Ты давно беременна?
— Это она тебе сказала?
— Отвечай! — раздраженно настаивал он.
— Два месяца… Но я не виновата, Пюш. Я сделала бы так, чтобы ты ничего не знал.
Странно было видеть ее на том месте, где только что сидела Жермена. Она казалась такой маленькой, хрупкой, беззащитной. И эти широко раскрытые темные глаза, умоляющие глаза раненого животного…
— Приготовь поесть.
— Сейчас, — обрадовалась она, довольная тем, что он заговорил о другом.
Открыла шкаф, достала сыр, хлеб, масло.
— Я не успела ничего купить на обед. Ты очень голоден, Пюш?
Она не осмеливалась спросить, о чем он говорил с женой. Принесла и поставила на стол бутылку пива.
Дюпюш подумал, что поезд в Панаму уже ушел.
Значит, Жермене придется переночевать в Колоне, в гостинице Жефа; они, конечно, все там собрались.
— Почему ты ничего не ешь?
Дюпюш жевал хлеб с сыром и поглядывал на Веронику, которая не прикасалась к еде.
— Ты хотела сделать аборт? — вдруг спросил он, нахмурив брови.
— Я боялась, что ты рассердишься.
— Дурочка!
— Ты не сердишься, Пюш? Ты хочешь, чтобы я родила маленького?
Теперь рыдала и она. Дюпюш впервые видел ее плачущей. Слезы катились по ее щекам, на темной коже они казались прозрачными, как хрусталь.
— Перестань! — приказал он, вставая.
Хватит с него слез! Нервы у него и так напряжены до предела.
— Перестань! Чего ты ревешь?
— Пюш, милый, еще не поздно. Я должна была завтра выпить снадобье…
Оставаться в комнате он больше не мог.
— Ну хватит. Пойдем погуляем…
