Жорж Сименон - Ночь на перекрестке
— Теперь давайте вернемся в более отдаленное прошлое. Так, думаю, будет проще. Вот ты, например, с каких пор ты стал укрывателем краденого?
Он пристально смотрел на г-на Оскара, которому этот вопрос, видимо, показался менее трудным, чем предыдущие.
— Вот видите, вы сами сказали! Вы сами признаете, что я всего лишь укрыватель краденого. Да и то еще это вопрос.
Комедиант по природе, Оскар оглядывал всех своих собеседников и, желая рассмешить их, лез из кожи вон.
— Мы, то есть моя жена и я, почти порядочные люди. Верно, цыпочка?.. Все очень просто. Я был боксером. В двадцать пятом году потерял титул чемпиона, и что мне, по-вашему, предложили взамен? Место продавца в торговом бараке на Тронной ярмарке[7]. Но для меня этого слишком мало. Были у меня и хорошие и плохие знакомства. Встретил я там одного. Правда, года через два его взяли, но в то время он промышлял мошенничеством и имел сколько хотел. Ну, и я тоже решил попытать счастья. Но так как в молодые годы я работал автослесарем, то мечтал заделаться хозяином гаража с мастерской. Рассуждал примерно так: постепенно мне начнут доверять машины, покрышки, запчасти и все такое прочее, и в один прекрасный день я втихомолку возьму да продам все это и незаметно смоюсь. Рассчитывал нажить тысяч четыреста, не меньше. Но я слишком поздно взялся за дело. Крупные фирмы не так-то легко давали товар в кредит. Присматривались ко мне, принюхивались. Однажды мне пригнали ворованную старую колымагу на перекраску. Пригнал ее один парнишка — я встречал его в бистро у площади Бастилии… Вы даже не представляете, как это легко — то есть как легко угнать машину! Во всяком случае, так считают в Париже… Ну а место у меня было хорошее: рядом никаких соседей. Вот и стали прибывать ко мне машины. Десять, двадцать. Потом прикатила одна — до сих пор стоит перед глазами. В ней было полно серебряных вещичек, украденных на какой-то вилле под Буживалем. Все это я, конечно, прятал. Завел связи с антикварами в Этампе, Орлеане и в более отдаленных городах. В общем, постепенно привык. Напал на золотую жилу.
И, повернувшись к своему механику, добавил:
— А вот он придумал прятать товар в автомобильных камерах.
— Полно трепаться, — вздохнул Жожо.
— Хорош же ты с электропроводом на руках, со смеху помереть можно. Будто ждешь, чтобы тебя поскорей включили в розетку, и тогда засветишься, как лампион на шоссе.
— Исаак Гольдберг приехал сюда на собственной «минерве», — перебил его Мегрэ. — Его здесь поджидали, причем никто не собирался покупать у него брильянты, даже по низкой цене. Их было решено украсть. Для этого сначала его надо было укокошить. Следовательно, в гараже или, точнее, в доме за гаражом были люди, которые…
Наступила полная тишина: Мегрэ нащупал болевую точку. Он снова обвел взглядом всех подряд и заметил на лбу итальянца капли пота.
— Убийца — ты, разве нет?
— Нет! Это… Это…
— Кто же?
— Это они… Это…
— Врет! — закричал г-н Оскар.
— Кому поручили убить?
Тут «гаражист», переминаясь с ноги на ногу, пробормотал:
— Вон тому, — и указал пальцем на потолок. — Тому, что наверху, на втором этаже. Он…
Но в голосе уже не было убежденности.
— Подойди-ка поближе, — обратился Мегрэ к Эльзе. Теперь он действовал с легкостью и уверенностью дирижера, который, несмотря на большое разнообразие подчиненных ему инструментов, заранее хорошо знает, что все они в совокупности обеспечат самую совершенную гармонию звучания.
— Ты родилась в Копенгагене?
— Если вы будете обращаться ко мне на «ты», люди, чего доброго, подумают, что я с вами переспала.
— Отвечай.
— В Гамбурге.
— Кем был твой отец?
— Докером.
— Он еще жив?
По всему ее телу пробежала дрожь. Она посмотрела на своих дружков с мрачной гордостью.
— Его обезглавили в Дюссельдорфе.
— А твоя мать?
— Спивается.
— Что ты делала в Копенгагене?
— Была любовницей одного матроса. Его звали Ганс. Красивый парень. Мы познакомились в Гамбурге, и он меня увез оттуда. Ганс состоял в банде. Однажды они решили ограбить банк. Все было предусмотрено. Рассчитывали за одну ночь заработать миллионы. Я стояла на стреме. Но среди них оказался предатель: в момент, когда ребята, проникшие внутрь, взялись за сейфы, нас окружила полиция. Дело было ночью, ни зги не видно. Нам пришлось разбежаться. Вскоре началась стрельба, крики, погоня. Пуля задела мне грудь, и тут я давай бог ноги. Но двое полицейских схватили меня. Одного я укусила, другого ударом ноги в пах заставила отпустить меня. Все-таки кто-то продолжал гнаться за мной. Я увидела парковую ограду, с трудом влезла на нее и мешком свалилась на землю, уже, конечно, с другой стороны. А когда пришла в себя, надо мной стоял высокий, шикарного вида молодой человек, судя по всему, из знати. Он ошеломленно смотрел на меня, но я чувствовала, что он меня жалеет.
— Андерсен?
— Это не настоящее имя. Он сам назовется вам, если захочет. Подлинное его имя довольно широко известно. Он из семейства, имеющего доступ к королевскому двору. Половину года они проводят в одном из самых прекрасных замков Дании, вторую половину — в большом столичном особняке с парком величиной в целый квартал.
В комнату вошел один из инспекторов, сопровождавший невысокого человека апоплексического телосложения. Это был врач, затребованный хирургом. Увидев странное сборище, он невольно подался назад. Особенно его поразили наручники, надетые почти на всех. Но его тут же увели наверх.
— А дальше что?
Оскар гаденько осклабился. Эльза с ненавистью посмотрела на него.
— Они никогда не поймут… — лепетала она, но не закончила фразу и, перейдя на спокойный тон, продолжала свой рассказ: — Карл прятал меня в родительском особняке и вместе со своим другом, студентом-медиком, заботливо лечил. К тому времени он уже лишился глаза при аварии самолета. Уже тогда носил черный монокль. Он считал себя навсегда обезображенным, внушил себе, что ни одна женщина не сможет его полюбить, что он вызывает только отвращение, когда вынужден убрать это черное стеклышко, обнажая зашитое веко и искусственный глаз.
— Он любил тебя?
— Не совсем так. Сначала я сама не могла понять, в чем тут дело. А вон эти… — она обвела рукой своих сообщников, — эти никогда не поймут. Карл — отпрыск протестантской семьи, и его первой мыслью было, как он выражался, «спасти мою душу». Произносил длинные речи, читал мне целые главы из Библии, и однажды, когда я уже почти совсем выздоровела, вдруг поцеловал меня в губы и тут же исчез. Около недели я его не видела. Точнее говоря, из оконца маленькой комнатки для служанки, где он меня прятал, я могла наблюдать, как он часами прогуливается по саду с опущенной головой и в сильном волнении.
