Гастон Леру - Дама в черном
В полдень мы сели за стол на террасе башни, откуда открывался замечательный вид. Пальмовые листья защищали нас своей тенью, но за пределами этой тени блеск земли и небес был столь нестерпим, что пришлось надеть темные очки, о которых я уже говорил.
За завтраком собрались: господин Станжерсон, Матильда, Старый Боб, господин Дарзак, Артур Ранс, госпожа Эдит, Рультабиль, князь Галич и я. Рультабиль сидел спиной к морю, мало интересуясь присутствующими, зато он мог видеть все, что происходило на территории замка. Слуги оставались на своих местах: дядюшка Жак — у входной решетки, Маттони — у арки садовника, а Бернье — в Четырехугольной башне перед дверью в комнаты Дарзаков.
Завтрак начался в молчании. Все были нервно настроены, видя вокруг себя молчащих людей, укрывших за темными стеклами свои глаза и свои мысли. Князь Галич заговорил первый.
Он был весьма любезен с Рультабилем и поздравил его с завоеванной популярностью. Рультабиль ответил не слишком-то вежливо, но князь не обиделся и объяснил, что заинтересовался делами молодого журналиста, узнав, что тот скоро отправляется в Россию. Рультабиль сказал, что еще ничего не известно и все будет решать его редакция. Тогда князь Галич извлек из кармана русскую газету и перевел нам несколько строк, в которых сообщалось о скором приезде Рультабиля в Петербург. Как рассказал князь, там произошли столь необъяснимые события в высших правительственных кругах, что по совету шефа уголовной полиции Парижа тамошние власти решили просить редактора газеты «Эпок» одолжить им своего молодого репортера. Мой друг покраснел до ушей и довольно сухо ответил, что за свою короткую жизнь он никогда еще не занимался ремеслом жандарма и поэтому решение высших полицейских чиновников Парижа и Санкт-Петербурга кажется ему просто глупым. Князь весело засмеялся, демонстрируя свои великолепные зубы. Мне не понравился его смех, он был жестоким и неестественным, как усмешка ребенка в устах взрослого человека. Впрочем, он целиком присоединился к мнению Рультабиля, заметив:
— Я рад, что наши взгляды совпадают. И в самом деле, нынче от журналиста требуют выполнять работу, не имеющую ничего общего с подлинным трудом литератора.
Однако Рультабиль не ответил.
Разговор поддержала госпожа Эдит, начавшая восхищаться красотами природы вообще и имением князя Галича в особенности.
— Ваши сады кажутся тем более прекрасными, что их можно видеть только издали, — прибавила она с лукавством.
Намек был сделан настолько неприкрыто, что, казалось, князь Галич немедленно ответит приглашением их посетить. Но он промолчал к большому неудовольствию госпожи Эдит.
— Не хочу вас обманывать, — заявила она неожиданно, — но дело в том, что я видела ваши сады.
— Каким образом? — поинтересовался князь Галич абсолютно бесстрастно.
Оказывается, она проникла в имение через калитку со стороны гор и, восхищаясь все больше и больше, вышла наконец к маленькому озеру с абсолютно черной водой, на берегу которого виднелась крохотная сморщенная старушка с большой лилией. Заметив Эдит, старушка попыталась скрыться, причем была настолько мала и легковесна, что использовала лилию в качестве тросточки. Это необычайно рассмешило госпожу Ранс. Она позвала старушку, но та, испугавшись еще больше, исчезла за дикой смоковницей.
Продолжая с осторожностью продвигаться, госпожа Эдит услышала шорох листьев, похожий на шум, производимый испуганной птицей. Это была вторая старушка, еще более сморщенная, чем первая, и так же неожиданно убежавшая, но уже опираясь на настоящую палку. Вдруг появилась третья старушка, опирающаяся сразу на две клюки. И она тоже быстро скрылась, тем более что имела для своего передвижения уже целых четыре точки опоры.
Госпожа Эдит шла дальше и очутилась у очаровательной мраморной виллы, окруженной розами, но, охраняя ее, три маленькие старушки уже успели выстроиться на верхней ступеньке лестницы, как три вороны на ветке. Открыв клювы, они принялись издавать такие устрашающие и воинственные крики, что незваная гостья принуждена была, в свою очередь, спасаться бегством.
Госпожа Эдит рассказала все это с такой очаровательной непосредственность, что я был просто покорен.
Казалось, что князь ничуть не смущен этим рассказом.
— Это три мои феи, — заметил он, — которые никогда меня не покидают. Без них я не могу ни жить, ни работать. Я выхожу только если они мне позволят, убежденный в том, что мое поэтическое жилище будет строго охраняться.
Князь Галич не успел еще закончить свои объяснения, как появился Вальтер, слуга Старого Боба, и передал Рультабилю телеграмму. Мой друг попросил разрешения присутствующих с ней ознакомиться и громко прочел:
«Возвращайтесь как можно скорее, вас ждут с нетерпением. Предстоит блестящий репортаж из Петербурга».
Телеграмма была подписана главным редактором газеты «Эпок».
— Что скажете, господин Рультабиль? — спросил князь. Не находите ли вы, что я хорошо осведомлен?
Дама в черном не смогла удержаться от вздоха.
— Я не поеду в Петербург, — заявил Рультабиль.
— Об этом пожалеют при дворе, — сказал князь, — поверьте, вы упускаете случай добиться успеха, молодой человек.
Слова «молодой человек» особенно не понравились Рультабилю, который уже собирался ответить князю, но, к моему большому удивлению, промолчал.
— Вы нашли бы там дело, достойное ваших способностей, — продолжал князь, — можно добиться всего, если ты достаточно умен, чтобы разоблачить Ларсана.
Это слово разорвалось среди нас, как бомба. Молча и неподвижно, словно статуи, замерли мы, укрывшись за нашими темными стеклами. Ларсан… Почему это имя, которое мы так часто произносили за последние сорок восемь часов, имя, означавшее опасность, к которой мы уже начали привыкать, произвело на нас в этот момент такое сильное впечатление?
Мне казалось, что я поражен молнией. Необъяснимое чувство тревоги охватило меня. Хотелось бежать, но ощущение было такое, что если я встану, то не смогу удержаться на ногах. Гнетущее молчание увеличивало это невероятное гипнотическое состояние. Почему же никто не говорил? Куда девалась веселость Старого Боба? Почему его не слышно за завтраком? А другие? Почему молчали они, притаившись за своими темными очками?
Внезапно совершенно инстинктивно я повернул голову назад. Мне показалось, что на меня кто-то смотрит. Взгляд чьих-то глаз словно давил меня, хотя этих глаз я не видел и не знал, откуда этот взгляд исходил. Но он существовал, и я его чувствовал. Это был ЕГО взгляд! Однако вокруг никого не было, за исключением людей, сидевших за столом — неподвижных и молчаливых. И тогда мной овладела уверенность, что этот взгляд здесь, за темными стеклами очков одного из присутствующих.
