Лидия Орлова - БРЕНД. Повод для убийства
В этом номере Михалев писал о белых воротничках – чиновниках и бизнесменах, которым приходится постоянно носить костюм, белую сорочку и неизменный галстук. «Смиритесь, господа, если вы хотите, чтобы вас считали джентльменами, – горячо убеждал Михалев. – Свитер и шейный платок могут позволить себе только богатые пижоны на собственной яхте у берегов Испании… Галстук – ваша судьба, но вы же не жалуетесь на судьбу?» «Действительно, чего им жаловаться! – согласилась с автором Марина. – А шейный платок им вовсе не нужен – тем более на своей яхте. Тем более у берегов Испании…» Да, сильно изменился «джентльменский набор» преуспевающего мужчины! Яхты, особняки, виллы, коллекции автомобилей и часов… У советского пижона выбор был невелик – дубленка, пыжиковая шапка и кейс. Кейс, как у Джеймса Бонда. Да, еще и джинсы, разумеется. Они всегда были супермодными, да и теперь – на пике популярности. Линялые, живописно разодранные в самых неожиданных местах, со швами наружу, украшенные роскошной вышивкой и стразами… Можно понять Ива Сен-Лорана, сожалеющего о том, что это не он придумал джинсы… «Что-то я слишком много помню», – одернула себя Марина. Она отложила в сторону заметку Ильи Михалева, так ничего и не изменив в ней. «Ни убавить, ни прибавить», – подумала она и стала читать статью о современных сумках.
Но дочитать не успела. Позвонил Михаил Суржиков, литератор, как он себя называл. «Седой мальчик», как прозвала его Маринина секретарь Лена. Несмотря на то что ему было под шестьдесят, он выглядел намного моложе – худой, подтянутый, энергичный, с короткой спортивной стрижкой. Только совершенно седой. Еще недавно в журнале «Сезоны» он работал у Марины, вел отдел культуры. После того как она ушла из журнала, уволился и он. Поклялся никогда больше не работать в глянцевой прессе и сгоряча едва не попал в желтую, но вовремя опомнился. Возраст у него был критический, и только редкостная бойкость пера помогла ему найти подходящее место в еженедельнике, который сам он относил к либеральной оппозиции, а все остальные, в особенности сама оппозиция, считали старомодно интеллигентским и недостаточно агрессивным…
– Марина Петровна! – Суржиков говорил доверительно, будто готовился открыть Марине какую-то тайну. – Как поживаете?
– Спасибо, Михаил, поживаю так себе, – сказала Марина, понимая, что поработать ей не удастся.
– Что так? – заинтересовался Суржиков. – Это на вас не похоже… Действительно все так плохо? Или в моде не происходит ничего нового?
«Все, подставилась», – поняла Марина. Суржиков был известным спорщиком, раньше говорили – демагогом. Теперь же, когда демагогия перестала быть чисто теоретической и перешла в откровенно практическую – можно сказать и рыночную плоскость, Суржиков стал спорщиком «с фактами в руках». Факты эти могли оказаться совершенно искаженными, даже просто вымышленными, но это был тот товар, за который в рыночной журналистике иногда прилично платили.
– Да нет, Михаил, все нормально, – Марина еще пыталась исправить ситуацию. – Вы-то как?
– А что я? Как всегда, борюсь… С несправедливостью, с нищетой, с жульем, с беспомощной и продажной властью!
– Да вы просто титан! И как только у вас сил хватает… на все…
– Узнаю вас, Марина Петровна! – радостно воскликнул Суржиков. – Мне всегда нравились наши словесные дуэли… Можно я вас спрошу?
– А почему же нет? – удивилась Марина. – К чему все эти церемонии…
– Ну я же приличный человек… – Суржиков был доволен. – А вопрос у меня простой. Как вы относитесь к гламуру?
– Что вы имеете в виду? – решила уточнить Марина.
И правильно сделала. Суржиков, не дожидаясь ее ответа, с азартом и удовольствием сам стал ей рассказывать все, что он думает о гламуре и глянце.
– А вот что, – говорил он, – наши так называемые глянцевые журналы, исповедующие и проповедующие гламур, на самом деле просто депрессируют население, задавленное безденежьем и нищетой…
– Минуточку, – остановила Марина пылкого оратора. – Что значит – депрессируют?
– Вгоняют в депрессию, что же еще… – пояснил Суржиков.
– Ну и неологизмы у вас! – засмеялась Марина. – Получается, что задавленное нищетой население все же ухитряется покупать дорогие глянцевые журналы. Я правильно вас поняла?
– Неправильно! – отозвался Суржиков. – Бедные люди, разумеется, не могут их покупать…
– И от этого страдают, впадают в депрессию… – раздраженно прервала его Марина.
«И что я с ним спорю? – подумала она. – Надо заканчивать этот бессмысленный разговор…»
Но не тут-то было!
– В мире глянца нет старости! Нет страданий! – провозглашал в телефонную трубку Суржиков.
– А они должны быть? – вяло спросила Марина.
– Ну если они есть в жизни… – продолжал учить Марину ее бывший сотрудник. – А в вашем мире, мире глянца, не нужны ни душа, ни мысли… И вообще я не понимаю, как можно быть счастливым, когда другие голодают!
– Ох, как вы правы, Михаил! – неожиданно согласилась Марина, которую стал утомлять этот дурацкий спор. – Я вижу, вы хорошо усвоили лексику вашего нового издания… Блестяще! Но, признайтесь, вы позвонили мне не для того, чтобы продемонстрировать свои бесспорные полемические таланты?
– От вас ничего не скроешь, Марина Петровна… – театрально вздохнул Суржиков. – Проконсультироваться у вас хотел…
– Что ж, спрашивайте… – сказала Марина без энтузиазма.
– Видите ли, поручили мне написать некую статью, – начал Суржиков осторожно. – Об одном холдинге, который вкладывает большие деньги в развитие отечественной моды, помогает российским производителям одежды, обуви и прочего… Словом, по вашей части… Материалы они мне дали. Но какие-то сухие справки… Зацепиться не за что. Вот я и подумал…
– Занимаетесь скрытой рекламой? – съехидничала Марина.
– А хоть бы и так! – возмутился Суржиков. – В ваших глянцевых журналах рекламы хоть отбавляй, а у нас – сами понимаете – ее не хватает… Не совмещается ослепительная реклама дорогих товаров с суровой правдой жизни, о которой мы пишем в своем издании…
– Сочувствую, – согласилась Марина. – И что вы хотели у меня узнать?
Суржиков замялся.
– Ладно, решайтесь! – подбодрила его Марина. – Как холдинг-то называется?
– «Эндшпиль»… Вы слышали о таком? – спросил Суржиков.
Марина растерялась. Какая странность – сколько времени она спокойно жила, не подозревая о существовании какого-то «Эндшпиля», а теперь – сразу после встречи с Серегиным – информация об этой удивительной инвестиционной компании стала поступать к ней буквально со всех сторон…
Она, похоже, молчала слишком долго, потому что Суржиков заволновался:
