Марджери Аллингем - Полиция на похоронах
Оставшись один в плохо освещенном коридоре с толстым ковром на полу, темными стенами и тяжелой дубовой мебелью, Кэмпион – человек отнюдь не слабонервный – вдруг испытал внезапную необъяснимую дурноту. Это был не столько страх перед неизвестным, сколько чувство, будто он угодил в душное темное пространство, например, под огромный чехол для чайника – причем вместе с ним под этим же чехлом оказалось что-то нечистое, омерзительное.
Девушка явно испытывала похожие ощущения: когда минуту спустя она вышла в коридор, лицо у нее было бледное, а сама она то и дело вздрагивала.
– Куда сначала? – прошептала она.
– В комнату Эндрю, – ответил Кэмпион. – Вы со мной?
Она помедлила.
– Разве от меня будет какой-то прок? Не хочу путаться под ногами.
– Вы не помешаете. Если хотите – пойдемте.
– Хорошо.
Они молча двинулись по коридору, и через несколько мгновений Джойс остановилась перед центральной дверью из трех.
– Пришли, – сказала она. – Ваша комната слева, дяди Уильяма – справа.
Мистер Кэмпион достал шпильку и присел на корточки рядом с замочной скважиной.
– Только не судите меня строго за этот маленький фокус. Некоторые люди смеются, когда его видят, другие – выдворяют меня из дома. Поэтому я нечасто его показываю.
Пока он это говорил, его пальцы быстро-быстро крутили шпильку; когда резкий щелчок вознаградил его за труды, он встал и смущенно посмотрел на Джойс.
– Только не говорите Маркусу, – пробормотал он. – Этот точно смеяться не будет.
Она улыбнулась.
– Знаю. Кто первый?
Мистер Кэмпион медленно приоткрыл дверь, они прокрались внутрь и бесшумно затворили дверь за собой. Джойс включила свет. В комнате стояла неприветливая, душная атмосфера запертой комнаты в старом доме. Кэмпион даже вздрогнул, настолько обстановка не соответствовала его ожиданиям. Если не принимать во внимание книжный шкаф во всю стену и небольшой письменный стол, можно было подумать, что спальня принадлежит современному отшельнику. Она была просторная и невыразимо пустая. Белые стены, никаких ковров на полу, кроме маленького пенькового коврика у кровати, – нет, то была даже не кровать, а выдвижной жесткий матрас на колесах, на каких обычно спят слуги. Рядом стояла простая деревянная тумба с небольшим зеркалом, служившая туалетным столиком, – на ней помещалось штук пять фотографий и больше ничего. Аскетичная, если не сказать бедная обстановка никоим образом не вязалась с роскошным убранством самого дома и производила впечатление театральных декораций. Для хранения одежды, по всей видимости, служил небольшой, встроенный в стену шкаф, а камин был закрыт огромным чугунным экраном.
Девушка заметила потрясенное лицо Кэмпиона.
– Знаю, что вы подумали. То же, что и все остальные. Эндрю любил выставить себя бедным родственником и поиграть на нервах у родных. Эта комната – один из многочисленных изощренных плевков нам в душу. Уют он ценил не меньше остальных: раньше его спальня была одной из самых шикарных в доме. Но где-то год назад Эндрю взбрело в голову все поменять. Он убрал ковер, мебель и оставил практически голые стены, как в тюремной камере. Представляете, – с досадой проговорила Джойс, – он даже водил сюда гостей – чтобы показать, как плохо с ним обращаются. Конечно, домашние приходили в ярость, но он был хитрее остальных и умел подать все так, словно его принуждали к бедной жизни. Конечно, никто его не принуждал. Ох ну и намучились мы с ним…
Кэмпион подошел к книжному шкафу и заглянул на полки, края которых были украшены кожаной бахромой. Названия книг его удивили. Весьма богатая библиотека почти целиком состояла из избранных работ определенной тематики. В своих литературных предпочтениях дядюшка Эндрю склонялся к классическому эротизму; впрочем, на полках присутствовали и труды современных ученых-психологов. Взяв в руки старинный трактат «Влечение и разум», Кэмпион обнаружил, что книга была собственностью медицинской библиотеки Эдинбурга, взятой там лет тридцать назад. Он поставил томик на место и отвернулся от книжного шкафа.
Тут его взгляд случайно упал на единственный objet d’art[3] в комнате: рельеф с изображением Лаокоона и его сыновей, удушаемых змеями. Скульптор вложил в классический сюжет собственное видение: вместо ощущения благородной нереальности происходящего рельеф рождал в душе зрителя чувство невыразимого ужаса. Несмотря на скромные размеры, изображение приковывало взгляд и, казалось, занимало главенствующее положение в комнате.
Джойс поежилась.
– Ненавижу эту штуковину. Тетя Китти говорила, что она снится ей в кошмарах, и Эндрю хотел повесить рельеф в ее комнате: пусть, мол, привыкает. Он пускался в длинные разглагольствования о том, как важно бороться со страхами, и почти уговорил бедняжку, но тут вмешалась тетя Джулия. Она вообще любила вмешиваться в чужие дела. Ох, да в этом доме все хороши!.. Миссис Каролина, конечно, строгая, но это благородная строгость.
Кэмпион продолжил осмотр комнаты. Он заглянул в шкаф с одеждой, открыл ящик письменного стола и наконец замер перед туалетным столиком. C его губ сорвался приглушенный крик, и он взял в руки фотографию некоего священника c серебристыми волосами и благожелательным лицом. Снимок был подписан: «Моему давнему другу Эндрю Сили на память о Праге. Уилфред».
Джойс заглянула Кэмпиону через плечо.
– Он епископ. Эндрю тайно гордился знакомством с этим человеком и любил вспоминать «лихие деньки», которые провел с ним вместе. А почему вы так удивились? Вы тоже его знали?
– Знал, – кивнул мистер Кэмпион. – Бедный старик умер. Это мой покойный дядя, епископ Девайзский. Он, безусловно, был не из тех весельчаков, что любят покутить в Праге, зато о ловле рыбы нахлыстом знал больше, чем любой ныне живущий рыбак. Но мне странно отнюдь не это. На фотографии – не его почерк. И подпись не совсем его. Это подделка.
Девушка вытаращила глаза.
– Эндрю говорил… – Она умолкла, и ее лицо презрительно скривилось. – Впрочем, это как раз в его духе.
Мистер Кэмпион вернул фотографию на место.
– Полагаю, здесь мы больше ничего интересного не увидим. Да и время поджимает. Пойдемте дальше, хорошо?
Она кивнула, и они на цыпочках вышли в коридор. На повторное запирание двери ушло несколько минут, зато дверь в комнату тети Джулии открылась почти сразу.
Эта спальня по сравнению с берлогой дяди Эндрю казалась невыносимо захламленной. Какой только мебели здесь не было! На окнах висело по три комплекта разнообразных штор и занавесок: ноттингемское кружево сменялось муслиновым тюлем с рюшками, а тюль – желтыми парчовыми портьерами с прихватами в виде канатов – такие подошли бы и для швартовки океанского лайнера.
