Джон Карр - Убийство арабских ночей
Он помолчал.
— Я постучал, но мне никто не ответил. За дверьми стояла полная тишина. Они были лишь прикрыты, и я вошел. Квартира была совершенно пуста, и после слов посыльного я не мог понять, в чем дело. В маленькой задней гостиной горел камин; видно было, что его недавно разожгли. Развернутая записка лежала на золе рядом с огнем. Развернутая — не так, как сейчас, хотя она была испачкана. Я… — Он сжал челюсти И мрачно побагровел, хотя его изложение напоминало речь лунатика. — Я поднял ее и прочел. А затем сунул в карман.
— Зачем?
— Была причина, но я не собираюсь сообщать ее вам. — Он был на грани срыва; темные брови снова сошлись на переносице, и голубые глаза бессмысленно смотрели куда-то в пространство; в голосе появились хрипловатые нотки. — Есть причина, да только вам нет до нее дела.
— Вы не возражаете, если и остальные узнают об этом?
— Ни в коем случае.
Подойдя к дверям, я открыл их и дал указание Мартину:
— Найдите всех остальных и приведите сюда. А перед этим возьмите Коллинса и… вы видели, как сержант открывал тот большой упаковочный ящик со свинцовым гробом внутри? Так вот, притащите его сюда.
Пока Маннеринг молча и недвижимо стоял на месте, уставившись на открытую дверцу лифта по другую сторону помещения, я сделал то, чем должен был заняться раньше. Как я упоминал, в одном из углов комнаты стоял рабочий стол с пишущей машинкой под чехлом. Я привел машинку в рабочее состояние; это был «Ремингтон-12» со стандартной кареткой и черно-красной лентой. Вставив лист бумаги, взятой из ящика письменного стола, я напечатал пару строчек. Хвостик запятой точно так же не пропечатывался. Совпадения быть не могло, и пусть даже текст еще предполагалось исследовать, записка, которую Маннеринг нашел в квартире Холмса, была напечатана на этой машинке.
Машинку со вставленным листом бумаги я для пущего эффекта оставил стоять на столе, когда Мартин и Коллинс, оставляя за собой след из опилок, приволокли клеть в комнату. Верхняя крышка ее была снята, и на ложе из опилок покоился свинцовый ящик примерно шести футов в длину с овальной крышкой. Свинец был основательно изъеден временем, но, смахнув пыль, я подумал, что мог бы разобрать арабские буквы, вырезанные на крышке. Вдоль линии, по которой крышка примыкала к гробу, висели современные печати красного воска.
Едва Коллинс протянул мне лом и топорик, дверь снова открылась. Первой вошла Мириам и сразу же уставилась на Маннеринга. За ней появились Джерри Уэйд, затем Холмс, Пруэн и Батлер в полицейском шлеме, криво сидящем на голове. Но это было единственной легкомысленной деталью, ибо вели они себя точно как Маннеринг; они были так напряженны, что даже не заметили ящика, пока Джерри Уэйд не споткнулся об него.
— Что это за чертовщина? — вопросил он, и его добродушный ворчливый голос, похоже, разрядил обстановку. Каким-то образом этот сухонький маленький гоблин — он казался совершенно неуместным в этой обстановке — более всего походил на нормального человека. — Я тут набил себе на ногах массу шишек, натыкаясь на разные странные штуки, но, во имя аллаха, это-то что такое?
— Мы и собираемся выяснить, что это, — сказал я. — Там может быть, а может и не быть жена Гаруна аль-Рашида. Кстати…
Мириам, как и полагается, представила Маннеринга Уэйду и Батлеру; стоя между ними, она улыбалась, как бы выражая надежду, что все будет в порядке. Хотя казалось, что у меня в кабинете Маннеринг был полон добродушия, руки он им не протянул.
— Ах да, конечно, — отозвался он. — Похоже, я слышал о вас обоих. Но Мириам не говорила мне, что мистер Батлер служит в полиции.
Я кивнул Коллинсу и Мартину, которые, вооружившись инструментами, приступили к работе над свинцовым ящиком. Им необходимо было лишь снять печати и приподнять крышку. Звук зубила заставил привстать Холмса, чей взгляд непрестанно бродил по комнате: от стенного сейфа к пишущей машинке и обратно.
— Не вижу в этом никакого смысла, — резко заметил он, показывая на ящик. — Зачем вы его вытащили? В нем нет ничего нового; все эти годы он был в арабской экспозиции наверху и не представляет собой ничего особенного — хранилище для серебра арабской работы. Там внутри ничего нет. Что за дикая мысль пришла к вам в голову, инспектор?.. И кстати, я хотел бы знать, кто это игрался с моей пишущей машинкой?
— Готово, сэр, — доложил констебль Коллинс. — Поднимать ли крышку? Она на петлях с другой стороны.
— Поднимайте, — сказал я и приготовился.
Компания продолжала хранить молчание, хотя я видел, как они обменивались растерянными взглядами: вид у них был такой, словно они сами не знали, как себя вести. Через пару секунд, когда оба констебля, поднатужившись, приподняли крышку, раздался сухой скрип и шорох. Я и сам был полон самыми туманными идеями, словно самое худшее, что мы могли там найти, была бы не персидская пыль или очередной труп, а еще одна пара накладных бакенбардов. Крышка поднялась с громким треском, которому сопутствовало хихиканье Пруэна.
В просторной емкости ровно ничего не было. Выложенная изнутри металлом, она была совершенно пуста; не было даже ни крупинки лондонской пыли, занесенной лондонским воздухом. Чисто.
— Хорошо, ребята, — сказал я.
Крышка с грохотом упала на место.
— Я говорил ему, что там ничего нет! — хрипло завопил Пруэн. — А он — миссус Гарун аль-Рашид! Сказано же было ему, что там ничего нет!
Когда я посмотрел на Холмса, меня встретила его бледная улыбка.
— Похоже, все ясно, не так ли? — спросил он. — Увы, Зобейда! Могу заверить вас, что вы никогда не нашли бы ее внутри такого арабского сундука. Хоть теперь вы можете мне верить?
— Не во всем, — сказал я, вынимая из кармана записку и медленно разворачивая ее. — Это вы писали?
— Что я писал?
— «Дорогой Г. Здесь должен быть труп — и труп настоящий. Образ смерти значения не имеет, но труп должен быть. Я бы хотел убийство — тот ханджар с ручкой из слоновой кости произведет соответствующее впечатление; но можно и удушение, если оно покажется предпочтительнее…» Взгляните! Так вы это писали?
— Конечно же нет, — вскинулся Холмс, и в его светлых глазах за большими стеклами очков появилось вкрадчивое выражение. — Что за чертовщину вы тут несете? Не пытайтесь запугивать меня, приятель! До чего смешная идея…
— Это было напечатано вот на этой вашей пишущей машинке. Будете отрицать?
— Мой дорогой сэр, я не собираюсь ни подтверждать, ни отрицать. Я не знаю. Я лично этого не писал. И никогда раньше этого не видел.
Холмс сделал шажок назад. Его вежливое спокойное лицо было неподвижно, как и взгляд светло-голубых глаз.
