Александр Макколл-Смит - Воскресный философский клуб
Уловка сработала. Женщина за окном отвернулась, а Изабелла продолжала спускаться с холма, заметив, что Тоби сдвинулся с места и теперь собирается пересечь Нортумберленд-стрит. Изабелла вновь остановилась — на этот раз она на законных основаниях смотрела в окно, ибо это была витрина магазина. Она подождала, пока Тоби перейдет через улицу.
Пора было принимать решение. Она могла прекратить это странное преследование и продолжить свою прогулку — либо следовать за Тоби. С минуту поколебавшись, она перешла дорогу. Но при этом ее не оставляло чувство, что она ведет себя нелепо. Она, редактор «Прикладной этики», крадется по улицам Эдинбурга, средь бела дня преследуя молодого человека. И это она, осуждающая вульгарность нашего времени, которое сует нос в личную жизнь, ведет себя как глупая школьница. Почему же она разрешила себе вмешиваться в чужие дела, как какая-то грязная ищейка (кажется, их так называют)?
Нортумберленд-стрит была одной из самых узких улиц Нового города. Они все здесь были немного тесными, в отличие от тех, что располагались к югу или северу от них, и имели своих почитателей, которым нравилось то, что они называли «интимностью». Но Изабелла считала, что эта улица слишком мрачная: тут нет ни перспективы, ни атмосферы веселой роскоши, благодаря которым жизнь в Новом городе выглядела такой оживленной. Не то чтобы ей ни за что на свете не хотелось тут жить — конечно же нет. Но она предпочитала умиротворяющий покой Мерчистона и Морнингсайда и ту светлую радость, которую дарил ей ее сад. Изабелла взглянула на дом направо, который знала по тем временам, когда здесь жил Джон Пинкертон. Джон, который был адвокатом и который знал историю архитектуры Эдинбурга как никто другой, создал дом, безупречный во всех отношениях, в георгианском стиле. Джон был таким забавным, со своим странным голосом и манерой откашливаться — он издавал такой же звук, как шипящий индюк, — и он был очень щедрым и всегда придерживался фамильного девиза: «Будь добрым». Ни один человек не изучил так свой город — он знал здесь каждый камень. А как мужественно он вел себя на смертном одре — он рано ушел, — распевая почему-то церковные гимны, которые так же великолепно помнил, как и все остальное.
Тоби замедлил шаг, и Изабелла забеспокоилась: а что если он повернется? Ведь на такой узкой улочке он вряд ли ее не заметит. Правда, тут нет ничего предосудительного: почему бы ей в субботу днем не прогуляться по той самой улице, по которой шагает он? Единственная разница между нами, подумала Изабелла, заключается в том, что он явно куда-то направляется, а я понятия не имею, куда в конце концов приду.
Наконец Нортумберленд-стрит резко свернула налево и перешла в Нельсон-стрит — гораздо более приятную улицу, как всегда считала Изабелла. Она была знакома с одним художником, который жил там в квартире на последнем этаже. Крыша его квартиры-студии была застеклена, окна выходили на север, и все его картины заливал яркий свет. Изабелла хорошо знала и его самого, и его жену и часто с ними обедала, а потом они уехали во Францию. Как она слышала, там он перестал писать картины и занялся виноделием. А потом внезапно умер, и его жена вышла замуж за француза и переехала в Лион, где ее муж занимал должность судьи. Раньше Изабелла время от времени получала от нее весточки, но через несколько лет письма перестали приходить. Судья, как ей рассказали, был замешан в скандале, связанном с коррупцией, и его посадили в тюрьму в Марселе. Вдова художника переехала на юг, чтобы навещать мужа в тюрьме, и ей было стыдно рассказывать своим старым друзьям о случившемся. Таким образом, Нельсон-стрит пробудила в душе Изабеллы смешанные чувства.
Размахивая на ходу пакетом, Тоби перешел на другую сторону Нельсон-стрит под бдительным оком Изабеллы, осторожно за ним наблюдавшей. Посмотрев на дом, перед которым он очутился, Тоби бросил быстрый взгляд на часы. Теперь он стоял прямо перед пятью каменными ступенями, которые вели к двери одной из квартир на первом этаже. Изабелла видела, как он поднялся по ступеням и нажал на кнопку большого медного звонка. Изабелла отступила, укрывшись за фургоном, припаркованным на углу улицы. Через минуту дверь открылась, и она увидела молодую женщину в майке и джинсах. На какое-то мгновение она выступила из тем ноты холла на свет и, подавшись вперед, обняла Тоби и поцеловала.
Он не отстранился — ну конечно же нет. Бросив пакет на пол, он ответил на ее объятия, легонько подталкивая женщину в холл. Изабелла застыла на месте. Этого она никак не ожидала. Она вообще ничего не ожидала. И уж никак не думала, что благодаря ее причуде подтвердится то, что прежде ей подсказывала интуиция насчет Тоби: неверный. Неверный.
Она постояла так еще несколько минут, не отрывая взгляда от закрытой двери. Потом повернулась и пошла в обратную сторону по Нортумберленд-стрит. У нее было такое чувство, будто она вымазалась в грязи — так подействовало на нее то, что она увидела, и то, что сделала сама. Вот так, с подобными чувствами, должно быть, плетутся люди из борделя или с квартиры, где у них было тайное любовное свидание: «смертные, грешные», как сказано в том грустном стихотворении УХО, в котором он описывает состояние после плотской любви, когда спящие головы так невинно лежат на неверных руках.[31]
Глава десятая
Грейс сказала:
— Я стояла на остановке, ждала автобуса. Считается, что они приходят каждые двенадцать минут, но это же просто курам на смех! Да, курам на смех. На проезжей части была лужа, и мимо проехала машина, в которой сидел молодой человек в бейсболке, повернутой задом наперед, и он обрызгал женщину, стоявшую рядом со мной. Она была вся мокрая. С нее текла вода. Знаете, он это видел. Но остановился ли он, чтобы извиниться? Конечно нет. А чего еще можно ожидать в наши дни!
— А я ничего и не жду, — ответила Изабелла, согревая руки о чашку с кофе. — Вежливость нынче не в чести. Мы наблюдаем упадок воспитания. Даже больше, у некоторых людей оно просто-напросто отсутствует.
— Упадок, отсутствие — это одно и то же, — возразила Грейс.
— Не совсем, — не согласилась с ней Изабелла. — Упадок означает, что чего-то стало меньше, чем прежде. А отсутствие означает, что чего-то нет, — а быть может, никогда и не было.
— Вы хотите сказать, что раньше люди не извинялись, обрызгав кого-нибудь? — произнесла Грейс с негодованием. Она была убеждена, что ее хозяйка чересчур либеральна в некоторых вопросах, включая молодых людей в бейсболках.
— Наверное, некоторые все-таки извинялись, — сказала Изабелла, пытаясь ее успокоить. — А другие — нет. Невозможно определить, меньше ли сейчас тех, кто извиняется, чем в прежние времена. Это что-то вроде того, что полисмены якобы выглядят моложе. Полисмены того же возраста, что и раньше, просто некоторым из нас они кажутся моложе.
