Найо Марш - Убийца, ваш выход! Премьера
— Вот оно что! — зашептал он. — Господи, какой же я осел!
Догадка превратилась в неопровержимую истину, про себя он воскликнул: «Бедный Феликс!»
Тем временем в квартире Сюрбонадье уже совсем стемнело…
ГЛАВА 14
ГАРДЕНЕР ПРЕДАЕТСЯ ВОСПОМИНАНИЯМ
— Найджел, если не возражаешь, — начал Гарденер, — я сразу выложу то, что меня тяготит, как говорится, выпущу пар.
Феликс уже не выглядел таким измученным. У него был вид человека, принявшего решение и обретшего душевное равновесие.
— Когда ты утром был здесь, я места себе не находил. Всю ночь меня преследовала мысль об ужасной участи Артура Сюрбонадье, а с рассвета стал одолевать страх: Аллейн видит во мне преступника, подозревает меня в злом умысле. Это чувство передать на словах невозможно. Будь я виновен, и то, наверное, так не боялся бы. Меня охватила паника: полиции ничего не докажешь! Что бы Найджел ни говорил, всем представляется очевидным — убийца я!
— Ерунда!
— Надеюсь, что так, но в тот момент я думал иначе, Впрочем, я вообще толком не мог ни о чем думать. Утром ты спросил о процессе, и я сразу решил, что ты ко мне подослан. Аллейн, мол, рассчитывает, что я не стану скрытничать перед другом. Это было ужасно — нет, нет, не перебивай! Вот почему я не сказал всей правды, солгал, что едва был знаком с Артуром в те дни. Неправда, мы с ним сразу сошлись, и лишь впоследствии я осознал, какой он негодяй. Я был молод и глуп, спешил «прожигать жизнь», «испить чашу удовольствия до дна»… Однажды Артур позвал меня на вечеринку, оказавшуюся на поверку сборищем наркоманов.
— Господи! — ужаснулся Найджел.
— Да, я был там, правда, всего раз, и вынес самое мерзкое впечатление. Я едва притронулся к зелью, и меня оно почти не разобрало, но наутро мне стало стыдно, и я решил положить всему конец, начать жизнь заново. Я отправился к Сюрбонадье, чтобы объявить о своем решении. Но он еще не протрезвел и вдруг — ни с того, ни с сего начал мне исповедоваться. Наговорил всякой всячины про дядю, а потом еще завел речь о… о Стефани Воэн.
Гарденер замолчал, но, поколебавшись, продолжил:
— Я видел ее, она приезжала с театром — ставили «Отелло». Если скажу, что полюбил ее с первого взгляда, ты сочтешь это высокопарной банальностью. Однако это правда. И когда он стал хвастаться своей близостью с ней, я возненавидел Сюрбонадье. Он похвалился, что через дядю добывает ей главные роли. Потом обрушился на Сэйнта: он, мол, замешан в торговле наркотиками и погряз во всех смертных грехах. Стефани же казалась мне воплощением чистоты и целомудрия, и я представил, каково приходится ей в подобном окружении. Мне чуть не сделалось дурно, все это походило на кошмар. И вот когда Сюрбонадье похвастался, что мог бы при желании нанести дяде страшный удар, я стал его раззадоривать. Он жаловался, что дядя не дает ему денег, пришлось залезть в долги. «Я знаю о нем все и могу его погубить!» — распалялся Артур. Тут-то ему и пришло в голову написать под чужим именем в газету, я горячо поддержал его затею. Мысли о статье целиком завладели им. Я ушел, с тех пор наши отношения прервались. Когда статья появилась в «Морнинг экспресс», я сразу понял, кто ее автор. Однажды мы с ним случайно встретились, и я его успокоил: меня он может не опасаться. И, действительно, сегодня я впервые нарушил данное ему слово.
— Что тебя побудило мне это рассказать? — спросил Найджел.
Гарденер ответил не сразу.
— Я подумал, полицейские начнут копаться в прошлом Сюрбонадье, и выяснится, что мы давно были знакомы.
— Покрывая Сюрбонадье, ты едва не навлек подозрение на самого себя. Теперь же ни у кого и мысли подобной не возникнет.
— Все были напуганы — даже Стефани. Бог мой, неужто и на нее пала тень?
— Не беспокойся о ней, подумай о себе.
— Найджел, скажи мне правду: не закралась ли и тебе в душу сомнение на мой счет?
— Честное слово, нет!
— Ия даю тебе слово, что не виновен в смерти Сюрбонадье. Стефани тоже абсолютно чиста. Есть одно обстоятельство, о котором я не могу пока рассказать, но, поверь, мы оба ни при чем.
— Я тебе верю, старина!
— Мне делается легче от твоих слов, — приободрился Феликс Гарденер. — Давай ужинать.
Еда была отменной, вино — на редкость хорошим. За столом разговор шел на самые разные темы, не боялись касаться и убийства, и уже не было между друзьями недавней натянутости.
Вдруг Гарденер сказал:
— Лучше не думать об этом, но будущее семьи Саймсов рисуется мне в самых мрачных тонах.
— Тебе-то что за дело? Расскажи лучше, как идут дела в «Единороге».
— Ты о спектакле? Представляешь, Сэйнт всерьез поговаривает о возобновлении «Крысы и Бобра» — и как можно скорее.
— Что?!
— То, что слышишь. Как только полиция уберется из театра. Конечно, я отказался от роли, и Стефани сделала то же самое. Однако остальные поворчали, согласились. Сэйнт считает, что убийство Сюрбонадье — лучшая реклама для спектакля и народ теперь на него валом повалит.
— А что ты собираешься делать?
— Пока не знаю, там видно будет. Ведь «Единорог» — не единственный театр в Лондоне. Этот несчастный случай послужил и мне отличной рекламой: сочувствие обывателей плюс нездоровый интерес к убийцам и покойникам.
Они перешли в гостиную, расположились у камина, и тут в дверь позвонили. Вошел слуга и подал хозяину письмо.
— Его только что доставил рассыльный, сэр. Ответ не требуется.
Гарденер вскрыл конверт и достал из него сложенный листок.
Найджел, закурив сигарету, стал расхаживать из угла в угол, в задумчивости постоял у фотографии, на которой был изображен брат Гарденера. Его размышления были прерваны неожиданным возгласом Феликса.
— Господи!.. — бормотал он. — Кому это понадобилось?!
Он протянул листок Найджелу: одна-единственная напечатанная на машинке фраза, смысл которой поверг журналиста в трепет:
«Если твоя работа и жизнь тебе дороги, не суйся в чужие дела, иначе будет «бобо» не только ножке!»
Найджел и Гарденер недоуменно уставились друг на друга.
— Ты что-нибудь понимаешь? — наконец спросил журналист.
— Не больше, чем ты.
— У тебя и впрямь болит нога?
— Да, я же говорил, мне кто-то наступил на нее в потемках.
— Кто-то, от кого пахло духами Джекоба Сэйнта?
— Я не ручаюсь, мне так показалось.
— Послушай, это не шутка. Мы должны показать письмо Аллейну.
— Избави Бог!
— Нельзя скрывать от полиции подобные вещи. Позволь, я ему сейчас же позвоню.
— Где можно застать его в такой час?
