Агата Кристи - Мистер Паркер Пайн – мастер счастья
– А каковы чувства сэра Дональда по отношению к вам?
– Думаю, он считает меня способной позолотить его герб!
Детектив, недолго подумав, сказал:
– Я хочу задать вам два вопроса, мисс: вчера вечером, когда шел разговор о том, что любой вор в принципе неисправим, вы подумали о Джиме?
– Да.
– Теперь я понял, почему эти слова произвели такое впечатление.
– Да… Это было неприятно слушать Джиму, да и мне с отцом. Я так боялась, что лицо Джима его выдаст, поэтому заговорила о первом попавшемся, что пришло на ум.
Паркер Пайн понимающе кивнул:
– А почему в таком случае ваш отец потребовал, чтобы его тоже обыскали?
– Вы не поняли этого? А я поняла. Он не хотел, чтобы я подумала, будто он расставил ловушку для Джима, поскольку мечтает, чтобы я вышла замуж за англичанина. И он решил доказать мне, что не ведет бесчестной игры.
– Боже мой! – удивился детектив. – Оказывается, все так просто, но ничуть не приближает нас к решению загадки.
– Вы меня не бросите, сэр, на произвол судьбы? – робко посмотрела на детектива Кэрол.
– Нет… нет… Но что вы, в сущности, хотите от меня?
– Докажите, что это не Джим спрятал жемчужину.
– Но, предположим… Простите меня… А если все-таки он?
– Если вы так думаете, сэр, то, полагаю, жестоко ошибаетесь.
– Может быть… однако вы обдумали все аспекты вопроса? Мистер Хорст мог и в самом деле испытать сильнейшее искушение. Продажа такой жемчужины дала бы ему приличную сумму и сделала бы его независимым. Тогда он мог бы жениться без согласия вашего отца.
– Он не виноват, – твердо настаивала Кэрол.
На этот раз детектив не спорил и коротко ответил:
– Я сделаю все, что смогу, мисс.
Девушка поклонилась и вышла из палатки. Паркер Пайн, в свою очередь, сел на кровать, немного подумал и засмеялся, произнеся вслух:
– Я становлюсь идиотом!
Во время завтрака детектив почему-то был особенно весел.
Послеполуденное время прошло спокойно. Почти все туристы отдыхали. В четверть пятого Паркер Пайн вошел в общую большую палатку и нашел там только доктора Кервера, рассматривающего черепки глиняной посуды.
– А! – обрадовался Паркер Пайн, садясь. – Я хотел увидеть именно вас. Не дадите ли вы мне кусочек пластилина?
Ученый порылся в своих карманах, достал палочку пластилина и протянул детективу.
– Нет, – сказал Пайн, – не этот! Дайте мне, пожалуйста, тот шарик, что был у вас вчера, да и, по правде говоря, не сам шарик, а его содержимое.
Археолог помолчал и сказал:
– Не вполне понял вас – что значит «содержимое»?
– Думаю, вы прекрасно меня поняли. Мне нужна жемчужина мисс Блондел.
Повисло тягостное молчание. В конце концов ученый нехотя сунул руку в карман и достал шарик пластилина.
– Ну и ловкач же вы! – пробормотал он.
– Может быть, вы объясните мне все подробнее? – попросил Паркер Пайн, соскабливая пластилин и доставая слегка запачканную жемчужину. – Я просто из любопытства хотел бы знать, как это случилось.
– Скажу, – коротко ответил Кервер, – если вы мне объясните, как вы… догадались. Вы что, видели?
– Нет. Я только поразмыслил над этим происшествием.
– Поводом послужила простая случайность, – нехотя начал Кервер. – Я шел позади всех и увидел под ногами жемчужину; видимо, она только что упала, но никто ее не заметил. Я поднял ее и положил в карман, решив отдать, как только догоню мисс Блондел.
Но пока я карабкался вверх, то подумал, что маленькая дурочка не слишком будет страдать от потери драгоценности: ей отец купит другую, не думая о цене… в то время как продажа этой жемчужины позволит мне собрать группу изыскателей… – Бесстрастное лицо археолога оживилось. – Вы не представляете себе, как трудно в наши дни добиться субсидий для раскопок! Эта жемчужина облегчила бы мне исследования района Белуджистана, где можно воскресить целую забытую эпоху… Я вспомнил ваши слова о свидетелях по внушению. Эта девушка, по-видимому, должна относиться к этой категории. Когда мы поднялись на вершину, я сказал ей, что одна из ее сережек плохо держится, и сделал вид, что поправляю ее. А на самом деле я всего лишь прикоснулся острием карандаша к мочке ее уха… и немного погодя бросил камешек на дорогу…
Она поклялась бы, что ее жемчужина и в самом деле чуть не выпала из уха. А я в это время уже закатал ее в пластилин, лежавший в моем кармане. Вот и все. Не очень-то честно я поступил, признаюсь! Теперь ваша очередь, скажите…
– Я мало что могу сказать, – ответил Паркер Пайн. – Я обратил внимание, что только вы один все время подбирали что-то с земли, и я разгадал вашу хитрость. А потом… вчера вечером вы чересчур горячо спорили о честности, будто хотели убедить в чем-то самого себя… и чересчур презрительно отзывались о деньгах.
Лицо ученого выражало усталость.
– Вот и все! – сказал он. – Для меня все кончено. Вы, конечно, вернете малютке ее игрушку? Варварский инстинкт женщин украшать себя вечен и восходит к эре палеолита…
– Мне кажется, вы плохо думаете о мисс Блондел: она умна и, более того, сердечна. Думаю, она никому об этом не скажет.
– Но ее отец не столь великодушен и не последует ее примеру.
– Напротив. Понимаете, у «па» есть причины молчать: эта жемчужина не стоит сорока тысяч долларов. Ее можно купить всего-навсего за пятьсот франков!
– Как это так?
– Да очень просто! Крошка этого не знает. Я заподозрил это еще вчера, когда Блондел слишком расхвастался своим богатством. Когда дела хороши, нечего блефовать! А американец поддался искушению!
Доктор Кервер расхохотался, как мальчишка, и еле проговорил, не в силах унять этот хохот:
– Значит… мы… все… бедняки?!
– Именно! – кивнул Паркер Пайн. – Я вспомнил на этот счет одно мудрое изречение: «Когда чувствуешь себя равным другому, становишься альтруистом».
Смерть на Ниле
Леди Гриль нервничала. Она стала жаловаться, едва только ступила ногой на палубу парохода: ей сразу не понравилась ее каюта. Утреннее солнце она еще как-то, с трудом, могла переносить, но полуденное!.. Ее племянница Памела Гриль услужливо предложила поменяться с нею: каюта Памелы была на противоположной стороне парохода. Леди Гриль неохотно согласилась.
Она злилась на свою сиделку мисс Мак-Найтон, которая подавала ей шарф, когда тот ей вовсе не требовался; зато зачем-то упаковала ее маленькую подушку, без которой она совершенно не могла обходиться. Она без конца ругалась с мужем, сэром Джорджем, который перед отплытием купил ей колье, – она хотела ляпис-лазурь, а не кораллы, поэтому она то и дело называла его дураком.
Сэр Джордж удрученно отвечал:
– Мне очень жаль, дорогая. Хочешь, я поеду и обменяю это колье? Время еще есть.
Она не поносила разве что одного Бэвила Уэста, секретаря мужа, потому что этого никто не мог бы сделать: у него была совершенно обезоруживающая улыбка. Поэтому ярость леди Гриль изливалась исключительно на переводчика, невозмутимого, вальяжного, модно одетого джентльмена. Едва она заметила, что кто-то сидит в кресле на палубе, она тотчас поняла, что это пассажир, и вознегодовала еще более:
– В конторе компании меня заверяли, что мы будем единственными пассажирами! Что сезон кончается и больше никого на пароходе, кроме нас, не будет!
– Так и есть! – ответил Мохаммед. – Вы, ваша свита и один этот джентльмен – вот и все пассажиры!
– Нет! Вы лжете! Что делает здесь этот человек?
– Он приехал позднее, мэм. После того, как вы купили билеты. Он решился ехать только сегодня утром.
– Это злоупотребление доверием! Вы не находите?
– Все будет отлично, мэм. Он очень любезный джентльмен, очень спокойный и обходительный.
– Вы идиот и ничего не понимаете в людях! Где вы, мисс Мак-Найтон? Ах вот вы где! Сколько раз вам повторять, чтобы вы все время были около меня: мне в любой момент может стать дурно. Отведите меня в мою каюту. Дайте мне аспирин и не позволяйте Мохаммеду приближаться. Он только и знает, что повторять как попугай: «все хорошо», «все хорошо», хоть лопни!
Мисс Мак-Найтон, женщина лет тридцати пяти, высокая, довольно привлекательная брюнетка, не говоря ни слова, предложила руку леди Гриль. Она проводила свою подопечную в каюту, удобно устроила в постели, обложила подушками, дала таблетку аспирина и терпеливо продолжала выслушивать ее жалобы.
Леди Гриль было далеко за сорок. С шестнадцати лет она во всей полноте ощутила на своих плечах груз огромного состояния и вышла замуж за благородного сэра Джорджа, разорившегося за десять лет до вступления в этот брак. Это была высокая, с красивыми чертами лица дама. Однако всегда не в меру раздраженная, постоянно пребывающая в дурном настроении. Морщины и неумеренное употребление косметики подчеркивали разрушения, причиненные временем и дурным характером. Волосы ее постоянно меняли цвет: то обесцвечивались, то красились хной разных оттенков, что сделало их сухими и ломкими. Она одевалась нарядно, соблюдая последнюю моду, однако, впадая в крайность, носила чересчур много драгоценностей.
