Джон Карр - Тень убийства
– Кто это тут курит? – спросил сэр Джон. Казалось, его голос доносится издалека. Я оглянулся, видя, что он глядит на стол, который я теперь видел с другой стороны, не заваленный огромными стопками книг.
– Никто… – сказал я.
Он ткнул костлявым пальцем на большую книгу. Я никогда не думал, что взгляд солидного, хладнокровного сэра Джона Ландерворна может быть таким страшным. Глаза, подчеркнутые тонкими темными бровями, не мигая смотрели на меня с серого, в жутком серо-зеленом свете лампы, лица с костлявыми скулами. Острые плечи так вздернуты, что у него как бы не было шеи. Палец по-прежнему указывал на книгу. Вокруг нее было пусто. Она лежала открытой, стул рядом был отодвинут, как будто кому-то помешали читать. Рядом с книгой стояла глубокая бронзовая пепельница, в бороздке лежала сигарета, испускавшая прямую струйку дыма. Словно кто-то был вынужден прервать чтение… Я подошел к столу и всмотрелся. Ни отзвука, ни шороха под высоким сводом, ни мерцания зеленой лампы. Сигарета «Абдулла» наполовину истлела. Это была книга Де Куинси «Убийство как вид изящного искусства». Указующий перст сэра Джона опустился. Он отвернулся от стола.
Глава 10
Царь, увенчанный диадемой
Я долго смотрел на красноречивый том, пока он не расплылся в тумане, утратив всякий смысл, а пепел догоревшей сигареты не упал в бронзовую пепельницу. Потом оглянулся направо, на дверь к черной лестнице.
– Как глупо с нашей стороны, – сказал я, – не заглянуть в эту дверь…
– В самом деле? – переспросил сэр Джон. – Не уверен.
Я бросился к ней, увидев то, чего ожидал. Засов отодвинут, дверь прикрыта, но не заперта, ключ торчит снаружи. Дальше темная площадка, пыльная, непродуваемая, с причудливой балюстрадой, петлявшей между ступенями; стены, оклеенные тусклыми желтыми обоями. Я стоял на верхнем этаже, где лестница кончалась, слева находился только трап к люку на крыше. А справа – окно. Оглянувшись, я увидел вышедшего из спальни Банколена. Он остановился, взявшись за ручку двери, Толбот маячил у него за плечом.
– Я уже видел, Джефф, – сказал он. – Пока не трудитесь, – думаю, вы ничего не найдете.
– Да вы ведь на стол не взглянули, – заметил я. – Тут наверняка кто-то был несколько минут назад… Что там в комнатах?
– Ничего, – ответил мне Толбот. – Место очень странное, но все в порядке. Не нашли под кроватью ни мумии и ничего подобного, – кивнул он на саркофаг. Банколен, сунув руки в карманы, разглядывал книги, лежавшие на столе, потянулся за каким-то томом в кожаном переплете, оглядел его с обеих сторон, снова бросил.
– Ба! Декорация, – усмехнулся он. – Страницы не разрезаны. Громкое название, выбранное для прославления убогих преступлений Джона Уильямса! Джек Кетч кое-что отсюда позаимствовал. Эй!…
Один ящик стола был слегка выдвинут, и детектив заметил, как внутри что-то блеснуло. Вытащил из нагрудного кармана носовой платок, намотал на руку, открыл ящик…
Там на красном лоскуте лежал длинноствольный револьвер с рукояткой из слоновой кости, несколько крупных стеклянных пуговиц, пара золоченых кисточек от аксельбантов, дешевые часы.
– Убийца, – заключил Банколен, – вернул свою добычу.
Толбот шмыгнул мимо него и уставился в ящик.
– Да ведь это же… вещи шофера! – пробормотал он и, как бы совершенно отчаявшись, сунул блокнот в карман.
Банколен осторожно приподнял конец красного лоскута, испачканного снизу черноватой грязью. Под ним лежала большая фотография Смайла, мертвого шофера, в боксерских трусах и перчатках. Лицо злобное, бешеное, напряженные черные мышцы лоснились над перчатками. В углу размашисто было написано: «Искренне Ваш Дик (Киллер) Смайл, Нью-Йорк, 27 августа».
– Значит, телохранитель, – промычал Банколен, – бывший боксер…
Детектив замолчал, вдруг застыл, судорожно сжав в кулак руку, в глазах его вспыхнул страшный, хорошо знакомый мне свет прозрения. Свет мгновенно погас, Банколен слегка пожал плечами, с сухой улыбкой отвернулся. Но я, стоя за столом с зеленой лампой, знал, что он раскрыл дело.
– Я все это забираю, – сказал Толбот, осторожно завернул вещи в платок и вытащил из ящика. – Это означает одно, – лихорадочно продолжал маленький инспектор, – убийца захватил господина аль-Мулька, забрал у него ключи и в любой момент может войти в дверь с переулка. Но зачем, зачем?… Если бы мы чуть раньше пришли…
Банколен задумчиво покачал головой:
– Не уверен, что мы бы успели, инспектор. В любом случае…
Он окинул взглядом стол, оглянулся на саркофаг, подошел к нему, потрогал древнее дерево и, как бы по наитию, открыл деревянную крышку.
– Ничего внутри нет, – констатировал он, закрыв крышку и оглянувшись с насмешливой улыбкой. – Я так и знал, что нет, только вас хотел успокоить. Да-да. Как только появляется саркофаг, воспитанная на художественной литературе фантазия немедленно подозревает наличие внутри хорошего свежего трупа, фактически чего угодно, кроме мумии. – Француз задумчиво оглядел комнату, устремил взгляд на ближайший из четырех бронзовых фонарей, висевших в добрых пятнадцати футах над нашими головами. – Жуайе, – сказал он, вытянув шею, – У вас тут нет, случайно, стремянки?
– Пардон? – переспросил Жуайе. Банколен указал на фонарь.
– Вот, – объявил он тоном знатока, – редкий образец старых бронзовых изделий Вагуляна-Кинвица позднего периода. Хочу поближе посмотреть. Принесите-ка мне стремянку.
– Шутка зашла чересчур далеко, старина! – воскликнул сэр Джон. – Мы целый день терпим ваши дурачества. Теперь прекратите молоть чепуху и…
– Вам известно, что я не шучу, – спокойно отвечал детектив. – Кроме того, если вы не интересуетесь бронзовыми изделиями Вагуляна-Кинвица, то я интересуюсь.
Жуайе исчез в направлении спальни и вновь появился, таща огромную шаткую лестницу. Он установил ее под фонарем и придерживал, пока Банколен поднимался. Мы слышали высоко в темноте, где трудно было бы что-нибудь разглядеть, как детектив постукивает по фонарю, изумленно прищелкивая языком.
– Большая редкость, – провозгласил он, продолжая читать бредовую сложную лекцию, но спустился со стремянки с очень серьезным лицом.
Пока Жуайе уносил лестницу, снова подошел к столу, принялся открывать ящики, перебирая их содержимое. Там лежали оправленные в стекло папирусы; я заметил фрагмент глиняной печати, окрашенной синими чернилами, увеличительное стекло, маленькую верблюжью голову, вырезанную из слоновой кости, ручки, чернильницы, ластики. В стопку театральных программок было небрежно засунуто золотое клуазонне[19] с эмалью и ляпис-лазурью. На самом дне Банколен обнаружил кожаную папку, откуда вытащил несколько аккуратно исписанных листов бумаги.
