Мартин Дэвис - Загадочная птица
— Я знаю об этом не больше, чем вы. Просто… хм… хочу взять на всякий случай.
Он положил ксерокопию на стол:
— Берите. — И снова поднял чемодан. — У меня еще несколько. Я запасливый.
После его ухода я допил чай, выкурил сигарету. Вскоре появилась Катя. Налила себе сока, положила овсяной каши и принялась есть, рассматривая рисунок и слушая мой рассказ о беседе с Поттсом. После вчерашнего застолья она выглядела на удивление свежей. Я ведь уже забыл, что такое молодость.
В небе ярко сияло солнце. Небольшое церковное кладбище, казалось, изнывало под тяжестью лета. Высокая живая изгородь приглушала сонное шевеление города. Они устроились на скамье в укромном месте, где царила тишина, нарушаемая лишь слабым жужжанием насекомых и шорохами, издаваемыми мелкими пичугами, которые рылись в высокой траве в поисках корма.
Она говорила, а Банкс смотрел вперед, на покрытые мхом надгробия и золотистые камни церковной стены. Время от времени она ненадолго замолкала, рассматривая его профиль, по-прежнему удивляясь его присутствию рядом, почти готовая обнаружить, что ошиблась.
— Когда мы встречались в то лето в лесу, мой отец умирал. Он споткнулся по пути к дому, упал и разбил о камень голову. Потому что был пьян и зол. В Ревсби всем известно, что он ударил Джона Понсонби в присутствии жены и дочерей. Они сидели, ужинали за столом. Вы, наверное, слышали об этом. Любой в Ревсби поведает вам детали. А чего можно было ожидать от такого человека, как мой отец? Безбожника, позволяющего дочери бродить без присмотра в лесу. Но им неведомо, почему отец отправился к Понсонби в тот вечер. Он осознал, что, оказывается, заложил ему не только все свое имущество, но и собственную дочь.
Она взглянула на Банкса. Он сидел, наклонившись вперед, положив руки на колени. Глаз не было видно, но угадывалось напряжение по тому, как были стиснуты челюсти и как он потирал костяшки пальцев. Даже когда он поднял голову, она все равно в них ничего не смогла прочесть и медленно продолжила:
— Джон Понсонби был вовсе не таким плохим, хотя сначала я так не думала. Я расскажу вам о нем, но вы должны обещать, что не предпримете никаких действий и никому не сообщите.
— Конечно, — произнес он ровным тоном. — Пожалуйста, говорите.
Понсонби впервые обратил на нее внимание, когда ей было четырнадцать. Он увидел ее однажды летним вечером, возвращаясь верхом в Ревсби. Она стояла в белом, освещенная закатным солнцем на фоне зеленой живой изгороди. Что-то в ней его сразу поразило. По осанке и манере держаться это была явно леди. Но почему без сопровождения? Но если не леди, то откуда царственное достоинство у деревенской девушки? Когда Понсонби приблизился и рассмотрел ее внимательно, то взволновался настолько, что пришпорил коня, заставив перейти на рысь.
Распутником Понсонби не был, но и узких рамок деревенской морали тоже не придерживался. Вел себя так, как все зажиточные молодые люди. И после женитьбы мало что изменилось. В этом не было ничего необычного, он не лучше и не хуже, чем все остальные. Однако всегда заботился о том, чтобы устраивать свои амурные дела на благоразумном расстоянии от дома. Да ему и в голову никогда не приходило, что в Ревсби найдется девушка, способная восхитить его настолько, что он потеряет голову. По этой причине он испытал шок, когда вновь натолкнулся на девушку на окраине деревни и обнаружил, что это дочка одного из его должников. Понсонби остановился поздороваться и на сей раз как следует ее рассмотрел. В ней вроде не было ничего необычного, но глаза… очень глубокие, зеленые, поразительные.
С того дня Понсонби стал думать о ней постоянно. Иногда видел ее в лесу или собирающей цветы на лугу. Она всегда была одна, гибкая, грациозная, встречающая его взгляд с удивительной смелостью. Он стал посещать ее отца, что в деревне делали немногие. Тот оказался интересным собеседником. Правда, дочь была резковата, на грани грубости, но это не важно. Все равно его визиты участились.
Девушка почувствовала его интерес к себе с самого начала, не понимая, что это означает. При любой встрече Понсонби устремлял на нее взгляд, словно задающий один и тот же вопрос. И в обществе отца он вдруг смотрел на нее с улыбкой, которая, ей казалось, намекала на соучастие в чем-то. Будто они делили какую-то тайну. Еще хуже было то, что многие из визитов Понсонби были связаны с подписанием долговых бумаг. После этого настроение отца сильно поднималось, и он обычно напивался. Девушка с болью наблюдала, как отец движется к разорению, но по-прежнему продолжала любить его. Чем глубже он скатывался в пропасть, тем сильнее она его любила. Даже раздражаясь на внимание Понсонби, в душе благодарила его за то, что он давал отцу какое-то умиротворение. Наверное, улыбка Понсонби предполагала между ними тайну. Они оба следили за отцом и ждали развязки.
Девушка знала, что разговор между ними неизбежен. И он случился в конце весны, когда ей минуло пятнадцать. В саду доцветали желтые крокусы. Понсонби затаив дыхание наблюдал, как преображается ее тело, и отчаянно боялся, как бы его не опередили. Предложение, которое он намеревался сделать, гордости в нем не вызывало, но она вдохновляла его на безрассудство, подавить которое было невозможно.
Дождавшись момента, когда девушка окажется одна, Понсонби явился к ним в дом. Она сразу же сообразила, что этот визит особенный. Но Понсонби — единственный приятель ее отца, а ей было всего пятнадцать. Пришлось пригласить войти. У двери небольшой гостиной Понсонби взял девушку за руку и притянул к себе настолько близко, что она оказалась всего в нескольких дюймах от его груди. И неожиданно застыла, словно окаменев, будто такое состояние гарантировало безопасность. От него пахло табаком и сандаловым деревом. Отныне эти запахи станут всегда напоминать ей о нем.
Ощущение ее тела привело Понсонби в невероятное возбуждение и добавило решительности. Он только сейчас осознал, как сильно ее желает. Мысль, что это нежное трепещущее существо может принадлежать кому-либо еще, наполнила его болезненной ревностью.
— Пожалуйста, выслушай меня, — пробормотал Понсонби. — У меня есть что тебе сказать.
Она стояла, опустив голову, точно ее это не касалось.
— Вот ты и выросла, — продолжил он, — но никто не заметил. И не заметит. Хотя ты достойна иной жизни. Клянусь тебе, это правда. Такую красоту никто здесь не оценит, такой ум никто не в силах постигнуть. Ты другая. И зря тут пропадаешь, с отцом, который о тебе не думает, в доме, который никто из уважаемых джентльменов никогда не посетит. У тебя нет будущего, нет надежды на достойное замужество. Об этом постарался твой отец. Он похваляется каждому, кто пожелает слушать, что растит тебя вдали от Бога, ты не знаешь никаких правил, чтобы сдерживать естественные страсти. Женщины в Ревсби считают тебя распутницей, и мужчины тоже. Они запрещают своим дочерям разговаривать с тобой, в страхе, что ты можешь на них дурно повлиять.
