Констан Геру - Замок Шамбла
Кивнув на прощание, Мари ушла.
– Куда она идет? Какой у нее план? — прошептала графиня, ошеломленная смелостью, перед которой ее надменный и решительный характер наверняка бы отступил.
XVII
Мари Будон пошла недалеко: выйдя из гостиной, она поднялась на второй этаж, где жил аббат Карталь. Как все духовные особы, аббат Карталь вел жизнь размеренную, держался устоявшихся привычек, и не было случая, чтобы он изменил им за десять лет своего пребывания в Пюи. Этот вечер он, по обыкновению, проводил у приходского священника, от которого он, как всегда, ушел без четверти десять.
На колокольне приходской церкви пробило девять, так что Мари была уверена, что не застанет аббата дома, что ей и было нужно. Она также знала, что на кухне Марионы, служанки аббата, соберется обычная компания, состоящая из Марионы Жибер, служанки аббата Друэ, Бариоли и Тусенты Фабр, двух чрезвычайно набожных соседок, а также портного Сежалона и Этьена Лорана, привратника семинарии. Казалось, эта компания самой судьбой предназначалась для воплощения плана Мари в жизнь, поэтому она очень обрадовалась, когда, войдя на кухню, увидела, что все в сборе.
«Показания обоих священников — вот главное!» — неустанно повторяла она, стараясь убедить себя, что без показаний священников ей нет пути назад. Ее план был не только смелым, дерзким и рискованным, но и весьма опасным, потому что одно неверное слово — и подозрения против Жака только усилились бы, а результат ее затеи оказался бы прямо противоположным ожидаемому. Она внутренне трепетала при одной мысли о неудаче, но не за себя — страх был ей неведом, — а за своих хозяек и за Жака, которого она очень любила за его преданность дамам. Однако эти шесть человек, простодушно и искренно набожных, были столь наивны и не обладали ровным счетом никакой проницательностью, так что женщина с таким тонким и изворотливым умом, как она, могла не сомневаться в успехе.
По реакции, вызванной ее появлением, Мари Будон сразу поняла, что разговор шел о преступлении в Шамбла, которое со вчерашнего вечера сделалось в Пюи самой злободневной темой. Ее радушно пригласили принять участие в беседе, поскольку все думали, что ей известны подробности этого дела, покрытого глубокой тайной. Мари Будон села между Марионой Ру и Марионой Жибер, служанками обоих аббатов.
– Вы, наверно, говорите о случившемся с нами несчастье? — обратилась она ко всей компании.
– Да, бедная Мари, — ответила Мариона Ру. — Мы только что говорили, как жалко дам, потому что хотя и не живешь вместе, а муж все-таки муж.
– Вы правы, Мариона, — сказала Мари Будон, тотчас подладившись под манеры набожной компании. — Притом дамы так благочестивы, что не способны никого ненавидеть. Мне не хотелось бы говорить дурно о бедном покойнике и напоминать, как он был виноват перед моими госпожами, но даю вам честное слово, что сама видела, как они обливались слезами.
– Бедные дамы! — прошептал Лоран, привратник семинарии.
– Вы часто видите их в церкви, господин Лоран?
– И мы их тоже видим! — хором воскликнули пятеро остальных.
– Видели ли вы когда-нибудь набожность более искреннюю и светлую?
– Никогда! — вскрикнула вся компания, закатив глаза с тем умилением, которое отличает людей истинно верующих.
– А если бы вы знали их, как я! Незлобивы, как цыплята!
– Я представляю себе их испуг, когда они узнали об убийстве господина Марселанжа, — сказала Тусента Фабр.
– Скажите уж лучше отчаяние, — возразила Мари. — Душа разрывалась, смотря на них.
– А подозревают ли кого-нибудь, Мари? — спросила Бариоль.
– Трех человек в Лардероле.
– Ага! — с живостью воскликнула Мариона Жильбер. — А вы их знаете?
– Я их знаю, но не могу назвать имен. Они, возможно, невиновны, хотя я считаю их вполне способными на это, но не хочу навредить невинным.
Все восхитились ее деликатностью.
– Притом, как говорил вчера Жак Бессон графине, кто может считать себя вне подозрений? Клевета может коснуться самых добродетельных людей: и вас, и госпожи Теодоры, и Марионы Ру, и Марионы Жибер — словом, всех, известных своею набожностью.
Обе служанки густо зарделись. Им стало вдвойне лестно, что их включили в число самых добродетельных людей в городе и что они разделяют эту честь с такими женщинами, как графиня ла Рош-Негли и госпожа Марселанж.
– А! — воскликнула Мариона Ру. — Жак Бессон…
– Сказал это слово в слово вчера вечером, садясь за ужин, то есть в семь часов, после того, как он говорил с вами, выйдя из своей комнаты.
– Какой славный человек Жак Бессон! Вот уж честнейший, каких поискать! — вздохнула Мариона Ру.
– И какой кроткий! — добавила Мари Будон. — Незлобивый агнец!
– Мне кажется, вы ошибаетесь, — возразила Мариона Ру. — Это было третьего дня…
– Это было вчера, — настойчиво повторила Мари Будон. — Вы осматривали брюки господина аббата и разговаривали с Марионой Жибер, которая остановила Жака, чтобы справиться о его здоровье. Внимание женщины, столь уважаемой ее господами, очень ему польстило.
Мариона Жибер, приятно тронутая таким известием, вспомнила эти подробности, с уверенностью объявила, что все это случились накануне и без труда убедила в этом Мариону Ру. Каждый вечер в семь часов она осматривала брюки аббата, прежде чем убирала их, так же как и каждый день в то же время она разговаривала с Марионой Жибер.
– Поверите ли вы, что злые люди, подкупленные госпожой Тарад, осмелились заявить, будто Жака Бессона видели вчера идущего пешком из Пюи в Шамбла? Мог ли этот бедный Жак одолеть три мили пешком, когда он с трудом мог пройтись часок на солнце?
– Я собственными глазами видел не позже как вчера в два часа, — вскрикнул привратник семинарии, — как он тащился по улице, словно привидение!
– Вы видите, — живо подтвердила Мари Будон, — я ведь не тяну клещами слова ни из вас, ни из Марионы Ру, ни из Мариону Жибер. Вы все трое видели его вчера: вы, Лоран, в два часа дня, а они в семь часов вечера.
– И почему же эти люди так лгут? — простодушно спросила Тусента Фабр.
– Почему? — ответила Мари Будон. — Понятия не имею. И вот это-то и заставляет меня дрожать от страха, потому что я знаю госпожу Тарад: злее ее нет женщины на всем белом свете. Она такая коварная и такая хитрая, что от одного ее имени обе наши дамы бледнеют. И потом, — добавила она, понизив голос, — что касается религии, то это настоящая язычница.
Это описание вызвало у всех чувство ужаса и гнева, чем Мари Будон осталась очень довольна. Мнение о дамах, Жаке Бессоне и госпоже Тарад, высказанное ей и принятое собравшимися, было первой огромной победой, после которой ей показалось, что ее план безусловно увенчается успехом. Поэтому она поспешила воспользоваться благосклонным отношением своих слушателей, чтобы нанести последний удар.
