Гастон Леру - Тайна Желтой комнаты
— Этот час не будет смущать Ларсана. Он вовсе не обязан соглашаться с моей версией и считать, что преступник проник в Желтую комнату между пятью и шестью часами вечера. Что мешает ему перенести его приход на десять или одиннадцать часов? В этот момент все присутствующие в лаборатории были заняты интересным химическим опытом возле камина, и Ларсан может утверждать, что убийца проскользнул у них за спиной. Он уже говорил это судебному следователю. При тщательном рассмотрении рассуждения Ларсана являются абсурдными. Уж кто-кто, а близкий знакомый должен был знать, что профессор скоро покинет павильон, и было бы куда безопаснее отложить свои действия до его ухода. Зачем же рисковать и пробираться через лабораторию таким сложным способом. И потом, когда этот хороший знакомый проник в павильон?
Сколько вопросов и сложностей надо прояснить, прежде чем принимать версию Ларсана! На это и времени терять не стоит, так как неопровержимая логика моих рассуждений не позволяет мне заниматься предположениями Ларсана. Однако в настоящее время я вынужден молчать, а Ларсан говорит, и все, что он говорит, оборачивается против Дарзака. Еще хорошо, что я здесь, — с гордостью добавил Рультабиль, — так как против него имеются и другие улики, не менее страшные, чем эта глупая история с тростью, которую я пока что не пони маю. Она тем более непонятна, что Ларсан не стесняется показываться вместе с ней перед Дарзаком. В остальном система доказательств Ларсана мне ясна.
— А сыщик еще в замке?
— Да он и не оставлял его. Живет здесь так же, как и я, по просьбе господина Станжерсона, который сделал для него то же самое, что Робер Дарзак сделал для меня. Обвиненный Ларсаном в том, что он знает преступника и даже помог ему бежать, профессор решил предоставить своему обвинителю все условия для раскрытия истины. Так же Робер Дарзак поступает в отношении меня.
— А вы убеждены в его невиновности?
— На какой-то момент я было усомнился. Это случилось, когда мы приехали сюда в первый раз. Пожалуй, вам пора узнать, что произошло в тот день между Дарзаком и мной.
Здесь Рультабиль прервал свой рассказ и спросил, привез ли я оружие. Я показал ему револьверы.
— Прекрасно, — одобрил он и вернул их мне.
— Они нам потребуются? — спросил я.
— Без сомнения, и этой же ночью, ибо нам предстоит провести здесь ночь. Кажется, вы этим недовольны?
— Напротив, — ответил я с таким выражением, что Рультабиль не выдержал и рассмеялся.
— Однако сейчас не до смеха, — сказал он. — Поговорим серьезно. Вы помните ту фразу, которая явилась ключом к этому таинственному замку?
— Конечно, прекрасно помню: «Дом не потерял своего очарования, а сад — своего блеска». Остаток этой фразы вы обнаружили позднее на обуглившемся листе бумаги в лабораторном тигле.
— Да, и пламя сохранило дату: «23 октября». Запомните ее, это чрезвычайно важно. Теперь объясню вам, что означает эта нелепая фраза. За два дня до преступления, то есть именно двадцать третьего октября, господин Станжерсон и его дочь отправились на прием в Елисейский дворец. И даже присутствовали там на обеде, я полагаю. Во всяком случае, на приеме они были, так как я их там видел. По заданию редакции я собирался взять интервью у одного из ученых Филадельфийской академии наук, которых чествовали в тот день. До этого вечера я Станжерсонов никогда не видел. Усталый от толкотни, я присел в гостиной, расположенной перед посольским залом, и погрузился в мечты, как вдруг явственно ощутил аромат Дамы в черном. Вы спросите меня — что это такое? Сейчас вам достаточно знать, что это аромат, который я очень люблю. В моих детских воспоминаниях он связан с духами одной дамы, всегда одетой в черное, которая проявляла ко мне материнскую нежность. Однако женщина, источавшая в тот вечер аромат Дамы в черном, была в белом платье. И поразительно красива!
Я поднялся и невольно последовал за ней и ее ароматом. Этой красавице подал руку какой-то старик. Все оборачивались при их приближении и шептали: «Вот идет профессор Станжерсон и его дочь!» Таким образом я узнал, за кем следовал. Они встретили Робера Дарзака, которого я уже знал в лицо. Профессор Станжерсон вместе с американским ученым Артуром Вильямом Рансом расположились в креслах большой галереи, а Дарзак и мадемуазель Станжерсон прошли в оранжерею. Погода в тот вечер была мягкой, и мадемуазель Станжерсон, накинув на плечи легкий шарф, предложила господину Дарзаку спуститься вместе с ней в опустевший сад. Я продолжал следовать за ним, заинтригованный необычайным волнением Робера Дарзака. Они немного прошли вдоль стены, прилегающей к улице Мариньи, и остановились в мерцающем свете газового фонаря. Я пересек лужайку и оказался совсем рядом с ними. Темнота ночи и густая трава, заглушавшая мои шаги, позволяли мне оставаться незамеченным. Впрочем, им было не до меня. Склонившись над листом белой бумаги, они углубились в чтение. Окруженный молчанием и тенью, я разобрал, как мадемуазель Станжерсон несколько раз повторила, складывая бумагу: «Дом не потерял своего очарования, а сад — своего блеска».
Фраза была произнесена таким одновременно насмешливым и полным отчаяния тоном, что ее голос никогда не изгладится из моей памяти. Но то, что ответил Робер Дарзак, было еще более странным. «Неужели мне придется совершить преступление, чтобы добиться вас!» — воскликнул он, чрезвычайно взволнованный, медленно поднося ее руку к губам. По движению его плеч мне показалось, что он плачет. Затем они удалились.
Когда я вернулся в большую галерею, Робера Дарзака уже не было, и я увидел его только в Гландье после покушения. Но я встретил вновь отца и дочь вместе с делегатами из Филадельфии. Мадемуазель Станжерсон стояла возле Артура Ранса, что-то увлеченно ей говорившего, причем глаза американца странно блестели. Она, казалось, вовсе его не слушала. Мистер Ранс — крупный полнокровный человек. Его лицо покрывают большие красные пятна, ясно говорящие о том, что он не прочь выпить при случае. Когда господин Станжерсон и его дочь ушли, Артур Ранс отправился в буфет с явным намерением окончить там вечер. Я пошел за ним и в толчее оказал несколько мелких услуг. Он поблагодарил меня и сообщил, что через три дня, то есть двадцать шестого — обратите внимание: на следующий день после преступления — возвращается в Америку. Мы разговорились о Филадельфии, и он рассказал, что живет в этом городе уже двадцать пять лет и что там же познакомился с именитым профессором и его дочерью. Затем Ранс принялся за шампанское, и, когда я уходил, он уже был здорово навеселе.
Так прошел этот вечер, мой друг. Не знаю почему, но образы Робера Дарзака и мадемуазель Станжерсон не покидали меня всю ночь. Теперь можете себе представить, какое впечатление произвела на меня весть о покушении на мадемуазель Станжерсон. Как было не вспомнить слова ее спутника: «Неужели мне придется совершить преступление, чтобы добиться вас?» Но не эту фразу я прошептал Дарзаку при нашей первой встрече в Гландье. Слов о доме и саде, которые мадемуазель Станжерсон прочла в письме, оказалось достаточно, чтобы перед нами распахнулись ворота замка. Думал ли я тогда, что Робер Дарзак может оказаться преступником? Конечно нет! В этот момент я серьезно ни о чем не думал. Практически я еще ничего не знал и просто хотел убедиться, что Дарзак не ранен и его рука в полном порядке.
