Рекс Стаут - Семейное дело
Наш специалист по эвфемистической безопасности весь состоял из острых углов: острый подбородок, острый нос, угловатые уши, колючие плечи. Вероятно, самый молодой из всех. На глазок — около сорока лет. Его слова о невозможности спросить Пьера привлекли мое внимание к важному обстоятельству: разговаривая с Вульфом утром в среду, я не имел ни малейшего представления о том, сколько можно поднять пыли с помощью одной маленькой лжи. Теперь только стоило кому-нибудь заявить, что Пьер действительно наблюдал, как кто-то из участников ужина передал Бассетту какую-то бумажку, и я сам в это поверил бы.
— Да. Пьер Дакос мертв, — согласился Вульф. — Я видел его лежащим на спине, без лица. Мне также невозможно поговорить с ним. Если бы я смог, у меня в кабинете сейчас не толпился бы народ, а находился лишь один из вас.
Обращаясь непосредственно к Эркарту, Вульф продолжал:
— Как вы заявили, вас встревожило не только сказанное мистером Гудвином мистеру Айго, но в не меньшей степени и то, что мистер Айго сообщил мистеру Гудвину. Меня это тоже беспокоит. Вот почему я навожу справки о всех вас. Мистер Айго говорил об одержимости. Я не одержим, но я чрезвычайно восприимчив к надувательству, которое позволили себе Ричард Никсон и его команда. И созванному мистером Бассеттом собранию предстояло обсудить именно данную проблему. Не так ли?
— Полагаю, вы можете…
— Подожди, Эркарт… Наш разговор записывается на пленку? — поинтересовался Алберт Джадд.
Примерно одинакового с Виларом возраста, он был скорее гладкий, чем скользкий, — и, судя по всему, выложил прекрасному портному не менее четырех сотен за пиджак и брюки, сшитые из материала, который казался в тонкую полоску, хотя никаких полосок и в помине не было. Просто непостижимо!
— Вам следует знать, мистер Джадд, — взглянул на него Вульф, — что подобный вопрос имеет смысл, только если спрашивающий в состоянии верить отвечающему, а почему вы должны верить мне? Ведь вы не ожидаете, что я скажу «да», и чего стоит мое «нет»? И все-таки я отвечаю отрицательно.
Вульф вновь обвел гостей глазами.
— Мистер Вилар хотел знать по телефону, сообщил ли я полиции или окружному прокурору о полученной мистером Гудвином от мистера Айго информации, и я заявил, что не сообщал. Затем он поинтересовался, намереваюсь ли я сделать это, но потом сам снял свой вопрос, поскольку решил, что не вправе рассчитывать на откровенный ответ. Но я тем не менее отвечу и на него еще одним «нет». В настоящее время я не имею намерения передавать кому-либо из властей имеющиеся у меня сведения. Хочу сам узнать, кто убил Пьера Дакоса, и у меня есть основания надеяться, что в ходе этого расследования я обнаружу и убийцу Харви Бассетта.
Джентльмены, я отлично понимаю, почему вы здесь. В данный момент у стражей порядка нет причин думать о возможной причастности одного из вас к убийству. Даже к двум убийствам. Они, естественно, изучали маршруты движения и характер деятельности мистера Бассетта в период, предшествовавший его смерти, но он был весьма деловым человеком, и им, вероятно, ничего не известно об ужине, состоявшемся неделей раньше. Если бы у полиции были сведения, какими располагаю я, они не просто предположили бы, что один или несколько из вас замешаны в этом преступлении; вы оказались бы в центре всех следственных мероприятий… Твой блокнот, Арчи, — повернулся Вульф ко мне, закрывая глаза.
Я приготовил блокнот и ручку. Приподняв слегка веки и убедившись, что я во всеоружии, Вульф вновь их опустил и начал диктовать:
— Не на бланке, на обыкновенной бумаге. Всего лишь перечень следующих вопросов: «Как долго вы были знакомы с мистером Бассеттом и каковы были ваши с ним отношения? Почему он пригласил вас на организованное им собрание для обсуждения проблемы использования или злоупотребления Ричардом Никсоном звукозаписывающих устройств? Известно ли вам, что, по мнению мистера Бассетта, мистер Никсон унизил и дискредитировал звукозаписывающие устройства, и согласны ли вы с его мнением? Участвовали ли вы в каких-либо мероприятиях, так или иначе связанных с Уотергейтской аферой, и если участвовали, то каким образом и когда? Поддерживали ли вы когда-нибудь связь с кем-либо из тех, кто замешан в этом деле? Известно ли вам — хотя бы понаслышке — о… причастности остальных пяти участников ужина к Уотергейтской афере, и если известно, то в чем это участие выражалось? Где вы были и чем занимались в прошлую пятницу, двадцать пятого октября, от шести часов вечера до двух часов ночи? Где вы были и чем занимались в прошлый понедельник, двадцать восьмого октября, с двенадцати часов дня и до полуночи?»
Вульф открыл глаза и добавил:
— Шесть копий. Нет. Только пять. Для нас — не нужно. Торопиться некуда… Это, джентльмены, образцы вопросов, которые вам скоро станут задавать — я или полиция. Выбор за вами, и вы, разумеется, понимаете…
— Все это зашло достаточно далеко. Слишком далеко, Вульф. Я — первый вице-президент четвертого по значимости крупнейшего банка Нью-Йорка. Мы заплатим вам сто тысяч долларов, чтобы вы защищали наши интересы. Половину завтра наличными, остальные под гарантию… всех нас вместе и — уж непременно — под мою личную… Конечно, не письменную, а устную…
Уиллард К. Хан говорил негромко, низким голосом, но, несмотря на это, вам не нужно было напрягать слух, чтобы понять его речь. Коренастый и плотный, он, вероятно, выглядел бы таким же массивным, солидным и без квадратного подбородка и широких плеч — прямая противоположность Вилару, состоящему сплошь из острых углов.
Вульф посмотрел на Хана с нескрываемой досадой.
— Неудачное предложение, мистер Хан. В качестве оплаты за профессиональные услуги — слишком много. Для подкупа, чтобы побудить к молчанию, — явно недостаточно.
— Мое предложение касается профессиональных услуг… По-вашему, оно слишком щедрое? И это говорите именно вы, когда сами заявили, что мы можем сделаться центральным пунктом всех следственных мероприятий? Как сказал Вилар, вы требуете самые высокие в Нью-Йорке гонорары. Если я нуждаюсь в чем-то, то покупаю только лучшее и плачу соответствующую цену. Я знал Харви Бассетта двадцать лет. Он был хорошим клиентом моего банка. И вот он мертв. По словам Бена Айго, он был одержим скандалом, связанным с Ричардом Никсоном и магнитофонами, и это правда, но то была не единственная его одержимость. Когда я услышал о его смерти — при каких обстоятельствах он умер, — я сразу же подумал о жене Харви… об одержимости ею. Вы когда-нибудь…
— Черт возьми, Хан! — раздался сильный баритон Айго. — К чему втягивать еще и ее.
