Рекс Стаут - Семейное дело
В этот момент в дверях появился Фриц. Перед тем как объявить обед или ужин, он всегда делает три шага по кабинету, никогда — четыре. Но, взглянув на нас, он только пробормотал:
— Что-то произошло?
Черт возьми! Мы были и остались разными людьми. И Фриц хорошо знает нас. Да и пора знать.
Прежде чем перейти в столовую, я позвонил Солу и сообщил автоответчику, что в выходные дни не смогу участвовать в нашей еженедельной игре в покер, и попросил передать Лону Коэну мои наилучшие пожелания.
Глава 9
Рассевшиеся в креслах шесть человек являлись видимым доказательством, что мы в кабинете — не одни. Поскольку расследование носило семейный характер и не являлось прибыльным предприятием, говорить о нем за ужином не запрещалось. И после того как Вульф ловко разделал жареную утку, а Фриц подал мне мою и взял себе свою порцию, мы обстоятельно обсудили проблему снабжения гостей напитками. Взвесив все «за» и «против», мы в конце концов отказались от этой затеи. Чего доброго, они могли подумать, что мы рады их приходу и желаем им всяческого благополучия. А это только наполовину соответствовало истине. Их появлению мы действительно были рады, но не собирались желать им благополучия, по крайней мере одному из них.
Любой посторонний, входя в кабинет, сразу сообразит, что красное кожаное кресло — самое почетное место в доме. Я намеревался усадить в него Бенджамина Айго, но человек, похожий на священника, с великолепной гривой седых волос и живыми серыми глазами, направился к нему, еще не назвав себя. Это был Эрнест Эр-карт, лоббист. Другие поочередно представились перед тем, как занять два ряда желтых кресел, поставленных перед письменным столом Вульфа — три впереди и два сзади. Общее построение выглядело следующим образом: Вульф, Эркарт, Арчи, Джадд, Акерман, Вилар, Айго, Хан.
— Обыкновенно я не заносчив и не назойлив, мистер Вульф, — начал Эркарт. — И занял я это кресло лишь по той простой причине, что мы все — завзятые говоруны — сочли рациональным избрать ведущего, и выбор пал на меня. Правда, мои партнеры не давали обета молчания, и двое из них — адвокаты. Не могу повторить за сэром Томасом Мором: «…и ни одного законоведа среди них».
Довольно неудачный старт: Вульф терпеть не может любителей цитат, и, кроме того, он был здорово сердит на Мора, безосновательно опорочившего Ричарда III. Мне было любопытно знать: сделался ли Эркарт лоббистом, потому что выглядел снисходительным и добродушным священником, или же приобрел благообразную наружность уже будучи лоббистом. И голос у него соответствовал внешности.
— В моем распоряжении целый вечер, — заметил Вульф.
— Целый вечер не понадобится. Во всяком случае, мы на это надеемся. Как вы, должно быть, поняли из сказанного мистером Виларом по телефону, мы озабочены тем, что мистер Айго сообщил мистеру Гудвину о мистере Бассетте… и о чем мистер Гудвин в свою очередь поведал мистеру Айго. Откровенно говоря, по нашему мнению, весь этот разговор был неразумным и неосторожным, и…
— Оставьте подобные приемы, черт возьми! Я ведь уже высказал вам свое мнение на этот счет, — прозвучал сильный баритон Айго.
— Мы же договорились, Эрни, — вмешался Франсис Акерман, адвокат из Вашингтона.
Я вовсе не хочу без надобности притягивать за уши Уотергейт — в этом конечно же нет никакой надобности, — но когда они выстроились в ряд на ступенях нашего крыльца, Акерман со своими отвислыми щеками и невыразительным подбородком показался мне очень похожим на Джона Митчелла. Назвав Эркарта просто «Эрни», он тем самым показал, что относится к тому сорту вашингтонских адвокатов, которые на короткой ноге с лоббистами.
Эркарт кивнул. Не Акерману, не Айго, не Вульфу, а каким-то своим сокровенным мыслям.
— Невольно сорвалось с языка, — пояснил он Вульфу. — Не обращайте внимания. Нас тревожат возможные последствия того, что мистер Айго рассказал мистеру Гудвину. Он также сообщил наши фамилии, сегодня уже какие-то субъекты расспрашивали о двух из нас, действуя, по всей видимости, по вашему поручению. Так ли это? В самом деле вы поручили им?
— Да, — ответил Вульф коротко.
— Вы признаете?
Вульф погрозил Эркарту пальцем. Настоящий регресс (недавно я подсмотрел этот термин в энциклопедии). Он отказался от этого жеста уже несколько лет назад.
— Никогда не делайте этого, — предостерег Вульф. — Называть высказывание признанием — один из самых старых и негодных адвокатских приемов. А вы к тому же еще и не адвокат… Я лишь высказался в ответ на ваш вопрос.
— Вы должны проявить снисходительность, — сказал Эркарт. — Мы не только озабочены, но буквально выбиты из колеи… и крайне встревожены. Мистер Гудвин сообщил мистеру Айго, что за ужином в ресторане «Рустерман» один из нас передал мистеру Бассетту какую-то записку…
— Вы не правы.
— Как это понимать?
— Мистер Гудвин лишь заявил, что Пьер Дакос, по его словам, видел, как один из вас вручил мистеру Бассетту какую-то бумажку. Это один из фактов, упомянутых Пьером, который мы считаем весьма важным.
— Важным — для чего?
— Пока не знаю, но собираюсь выяснить. Через неделю после памятного ужина мистер Бассетт был убит выстрелом из пистолета. Спустя десять минут после того, как Пьер сообщил мистеру Гудвину о том, как один из вас передал за ужином мистеру Бассетту какой-то листок, — сообщил только это, и больше ничего, — он был убит бомбой в этом доме. Мистер Эркарт, вы передавали за ужином мистеру Бассетту какую-нибудь бумажку?
— Нет. И я хочу…
— Простого «нет» вполне достаточно. А вы, мистер Джадд? — повернулся Вульф к адвокату.
— Нет.
— Мистер Вилар?
— Нет. Я…
— Мистер Хан?
— Нет.
— Вы, мистер Айго, уже ответили мистеру Гудвину, но я спрашиваю вновь.
— Ха! Нет.
Вульф обвел глазами присутствующих слева направо.
— Вот видите, джентльмены, в каком я положении. Либо Пьер обманул мистера Гудвина, либо кто-то из вас лжет. Не думаю, что Пьер сказал неправду. С какой стати? И еще один вопрос: кто-нибудь из вас заметил, как кто-то из присутствовавших вручил мистеру Бассетту листок? Мне не нужна еще одна серия отрицательных ответов. Хочу услышать «да». Так как же?
Никаких «да» не последовало. Лишь Роуман Вилар заметил:
— Мы не можем спросить Пьера. Он мертв.
Наш специалист по эвфемистической безопасности весь состоял из острых углов: острый подбородок, острый нос, угловатые уши, колючие плечи. Вероятно, самый молодой из всех. На глазок — около сорока лет. Его слова о невозможности спросить Пьера привлекли мое внимание к важному обстоятельству: разговаривая с Вульфом утром в среду, я не имел ни малейшего представления о том, сколько можно поднять пыли с помощью одной маленькой лжи. Теперь только стоило кому-нибудь заявить, что Пьер действительно наблюдал, как кто-то из участников ужина передал Бассетту какую-то бумажку, и я сам в это поверил бы.
