Дороти Сэйерс - Под грузом улик
До войны Денис Каткарт, несомненно, был очень состоятельным человеком. Он был владельцем крупных инвестиций в России и Германии, кроме того, ему принадлежала большая доля акций процветающего винзавода в Шампани. По вступлении в права наследования в двадцать один год он завершил свое пребывание в Кембридже, много путешествовал, посещая важных лиц в разных странах, и, вероятно, продолжал образование с видом на дипломатическую карьеру. С 1913 по 1918 год обстоятельства изменились в крайне неблагоприятную сторону. По чековой книжке Паркер восстановил всю финансовую жизнь юного офицера — лошади, упряжь, путешествия, вино и обеды, костюмы, карточные долги, плата за квартиру на улице Сент-Оноре, подписные листы в клубах, и чего еще там только не было. Аккуратно подшитые оплаченные счета занимали один из ящиков бюро, и тщательное сравнение их с чековой книжкой и обратными чеками не выявило никаких разночтений. Однако, помимо вышеперечисленного, ресурсы Каткарта подверглись еще одному удару. Начиная с 1913 года каждый квартал, а то и чаще начали появляться чеки на крупные суммы, подписанные на предъявителя. Что касается назначения этих сумм, бюро хранило полное молчание — упоминаний об этом нигде не встречалось.
Великий крах, обрушившийся в 1914 году на мировую кредитную систему, как в капле воды отразился и на банковской книжке Каткарта. Поступления из России и Германии прекратились; доход от французских акций сократился на три четверти от первоначального объема после того, как накативший вал военных действий обрушился на виноградники, унося тысячи рабочих. В течение первого года эта потеря еще была отчасти возмещена дивидендами от капитала, вложенного во французскую ренту; затем последовала зловещая цифра двадцать тысяч франков в расходной части счета, а шесть месяцев спустя еще тридцать тысяч. После этого крушение не заставило себя долго ждать. Паркер без труда мог представить краткие распоряжения с фронта о продаже ценных бумаг по мере того, как вихрь бешено растущих цен и обесценивания денег уносил сбережения предшествовавших шести лет. Дивидендов становилось все меньше и меньше, пока поступления окончательно не иссякли; и тогда появился еще более зловещий признак — серия долгов, представлявших собой расходы по пролонгированным векселям.
В 1918 году положение стало критическим, и ряд записей указывал на отчаянную попытку поправить положение с помощью спекуляции иностранной валютой. Через банк оформлялись покупки на немецкие марки, русские рубли, румынские леи. При виде этих записей мистер Паркер сочувственно вздохнул, вспомнив, что и у него дома в письменном столе лежат эти иллюзорные образцы гравировального искусства. Он понимал, что они давно превратились в пустые бумажки, но его дисциплинированный ум не мог смириться с их уничтожением. Вероятно, и Каткарт обжегся на марках и рублях.
Именно в это время, судя по чековой книжке, Каткарт начинает вносить на текущий счет наличные деньги — вне какой-либо логики, в разное время появляются разные суммы — то большие, то маленькие. Например, в декабре 1919 года внесено целых тридцать пять тысяч франков. Сначала Паркер подумал, что эти суммы представляют собой дивиденды по каким-то ценным бумагам, которые Каткарт держал у себя, не проводя их через банк. Он тщательно обыскал комнату в надежде найти или сами бумаги, или хотя бы какие-то записи, относящиеся к ним, но все поиски были напрасными, так что Паркер был вынужден прийти к выводу, что или Каткарт их где-то прятал, или интересующие его суммы представляли собой какой-то другой источник дохода.
Каткарт ухитрился демобилизоваться почти сразу же (несомненно, благодаря своим предшествующим контактам с высокопоставленными государственными деятелями) и отправился на длительный отдых на Ривьеру. Последовавший за этим визит в Лондон совпал с получением семисот фунтов стерлингов, которые, будучи переведены во франки по тогдашнему курсу, составили значительную сумму. С этого момента доходы и расходы более или менее уравновешиваются и суммы чеков, выписанных на себя, постепенно возрастают, появляясь все чаще и чаще. А в 1921 году начинает подавать признаки жизни и винный завод в Шампани.
Подробно записав все эти сведения, Паркер откинулся на спинку кресла и окинул взглядом комнату. Уже не в первый раз он почувствовал отвращение к своей профессии, исключавшей его из великого мужского братства, члены которого доверяли друг другу и не вмешивались в чужую личную жизнь. Паркер снова раскурил погасшую трубку и вернулся к отчету.
Сведения, полученные от мсье Туржо — управляющего Лионского банка, до малейших деталей совпадали с данными чековой книжки. Все взносы мсье Каткарта осуществлялись в основном в банкнотах малого достоинства. Раз или два он превышал кредит — оба раза не намного, и задолженность была погашена в течение нескольких месяцев. Безусловно, доход его сократился, как и у всех, однако его счет никогда не вызывал тревоги у банка. В настоящий момент с правой стороны числилась сумма в четырнадцать тысяч франков. Мсье Каткарт всегда был очень мил, но не слишком общителен — tres correct [10] .
Сведения, полученные от консьержа: Он редко виделся с мсье Каткартом, тот был tres gentil [11] . При встрече никогда не забывал сказать: «Bonjour, Bourgois»[12]. Иногда у него бывали гости — джентльмены в вечерних костюмах. Порой у него играли в карты. Мсье Буржо никогда не доводилось провожать к нему дам, за исключением разве что одного случая в прошлом феврале, когда он давал завтрак для нескольких дам tres comme il faut [13] , которые пришли с его невестой — une jolie blonde [14] . Мсье Каткарт пользовался квартирой как pied a terre[15] , и зачастую, заперев ее, он исчезал на несколько недель, а то и месяцев. У него никогда не было камердинера. Он был un jeune homme tres range [16] . Его квартиру убирала мадам Лебланк — кузина покойной жены Буржо. Мадам Лебланк — очень достойная женщина. Конечно, он может предоставить мсье ее адрес.
Сведения, полученные от мадам Лебланк:
Мсье Каткарт был прекрасным молодым человеком, прислуживать ему было одно удовольствие. Очень великодушный и всегда интересовался ее семейными делами. Мадам Лебланк была потрясена известием о его смерти, да еще накануне его женитьбы на дочери английской миледи. Мадам Лебланк видела мадемуазель в прошлом году, когда та приезжала к мсье Каткарту в Париж; она считала, что молодой леди очень повезло. Редко можно встретить такого серьезного молодого человека, как мсье Каткарт, да еще такого красивого. Мадам Лебланк доводилось иметь дело с молодыми людьми, и она могла бы много чего порассказать при случае. Но что касается мсье Каткарта — упаси Боже. Он нерегулярно жил в своей квартире, но всегда заранее ставил ее в известность о своем приезде, и тогда она шла туда и приводила все в порядок. Он был очень аккуратен в отличие от других английских джентльменов. Мадам Лебланк знавала многих из них — и всегда у них все было sens dessus dessous [17] . Мсье Каткарт всегда очень хорошо одевался, исключительное внимание уделял ваннам; бедняжка, он относился к своему туалету почти как женщина. И вот он мертв. Le pauvre garcon [18]! Честное слово, мадам Лебланк даже аппетита лишилась из-за этого.
