Энн Перри - Смертная чаша весов
Мисс Лэттерли встала.
– О, – прибавила ее гостья, сверкая глазами. – Между прочим, Оливер Рэтбоун принял к защите дело графини фон Рюстов.
– Что?! – отпрянула медсестра и застыла на месте. – Извините, что вы сказали?
Калландра повторила.
Мисс Лэттерли круто повернулась и пристально взглянула на нее.
– Тогда, значит, это дело важнее, чем может показаться на первый взгляд. И надо молиться за его успех, – сказала она.
– А Уильям, по просьбе Оливера, расследует это дело. Поэтому я обо всем и узнала, – прибавила леди Дэвьет.
– Понимаю. – На самом деле Эстер совсем ничего не понимала. – Так, значит, если вы уверены, что барон и баронесса Олленхайм меня ждут, я должна собрать саквояж и явиться к ним, – сменила она тему.
– Буду рада вас подвезти, – великодушно предложила ее приятельница. – Их дом находится на Хилл-стрит, около Беркли-сквер.
– Спасибо.
* * *Калландра хорошо подготовила почву, и барон с баронессой с радостью приняли профессиональную помощь Эстер. Бремя забот о сыне было тяжелым для родительской любви. Они глубоко страдали. Баронесса Дагмара произвела на мисс Лэттерли впечатление женщины, которая во времена менее напряженные, когда ее не давили горе и тревоги, была, очевидно, прекрасна собой. Но сейчас она побледнела от усталости, от бессонных ночей у нее под глазами залегли тени, и она не имела ни времени, ни желания одеваться наряднее.
Барона Бернда тоже глубоко мучила тревога, но он ценой больших усилий старался скрывать ее, как подобает мужчине и аристократу. Тем не менее он был в высшей степени любезен с Эстер и не скрыл своего облегчения при виде нее.
Сам Роберт Олленхайм был молодым человеком, возможно, лет двадцати, с приятным лицом и густыми светло-каштановыми волосами, прядь которых падала ему на лоб слева. В нормальном, здоровом состоянии он, наверное, показался бы медсестре красавцем. Даже сейчас, измотанный недавней лихорадкой, лежащий в постели, слабый и все еще страдающий от болей, Роберт все же нашел в себе силы любезно приветствовать Эстер, когда она представилась как его новая сиделка. Наверное, он сознавал всю серьезность своего состояния и не раз опасался навсегда остаться инвалидом, хотя никто об этом даже не заикался.
В том, что касалось физической стороны, Лэттерли считала свой уход за ним нетяжелым. Его надо было кормить, создавать ему самые удобные условия, стараться облегчить боли и устранять дискомфорт. Было необходимо следить, чтобы он часто пил бульон и укрепляющий чай, и постепенно увеличивать порции его еды. Доктор приходил регулярно, и сиделке не надо было принимать ответственные решения. Проблема заключалась в душевном состоянии пациента и его родных: всех мучила тягостная мысль, насколько полным будет его выздоровление. Никто не упоминал о параличе, но дни шли, а ноги молодого человека были по-прежнему бесчувственны, нижняя часть его тела не обретала способности двигаться, и поэтому страхи всё возрастали…
Эстер не забывала о чрезвычайно необычном деле, которым сейчас занимались Монк и Рэтбоун. Раз или два она слышала, как его обсуждают Бернд и Дагмара, не зная о ее присутствии.
– А что, смерть принца Фридриха принесет большие политические перемены? – спросила мисс Лэттерли как бы между прочим спустя неделю после приезда. Они с Дагмарой в этот момент убирали в комод чистое белье, принесенное прачкой. С тех самых пор, как Эстер познакомилась с Монком и узнала об убийстве Джослина Грея[5], у нее стало в обычае расспрашивать знакомых о делах, которые он вел, чтобы помочь ему возможными нужными сведениями.
– Да, наверное, – ответила баронесса Олленхайм, внимательно разглядывая угол наволочки. – Сейчас много толкуют о возможности воссоединения германских княжеств под одной короной, что, естественно, означает исчезновение нашей независимости. Прусский король очень к этому стремится, а, как известно, Пруссия очень воинственна. А добыча у нее будет большая: Бавария, Ганновер, Гольштейн, Вестфалия, Вюртемберг, Саксония, Силезия, Померания и Люксембург, не говоря уже о Нассау, тюрингских землях, Гессен-Касселе и, главное, Бранденбурге. И хотя Берлин ужасно скучный город, он очень хорошо расположен, чтобы стать нашей общей столицей.
– Вы хотите сказать, что все немецкие княжества могут объединиться в одно государство? – спросила Эстер, никогда прежде об этом не задумывавшаяся.
– Да, об этом сейчас много говорят, хотя не знаю, может ли это когда-нибудь случиться.
Дагмара взяла в руки другую наволочку.
– Вот эта прохудилась. Палец можно просунуть в дырку; ей конец, если не починить… Некоторые из нас стоят за объединение, другие – против. Герцог уже очень дряхл и, возможно, больше года-двух не протянет. А потом герцогом станет Вальдо, а он сторонник объединения.
– А вы? – Возможно, этот вопрос был нескромным, но Эстер спросила, не подумав. Он так естественно вытекал из сказанного ее собеседницей… Та немного поколебалась, прежде чем ответить. Руки ее застыли на белье, а брови нахмурились.
– Не знаю, – ответила она наконец. – Я не раз об этом думала. В таких вещах надо быть очень осмотрительными. Сначала я была непримиримо настроена против объединения, желая сохранения нашего суверенного естества. – Прямо взглянув на Эстер, баронесса закусила губу, словно опасалась рассмеяться при воспоминании о такой глупости. – Наверное, с вашей, английской точки зрения, это неумно, тем более что ваша страна – сердце величайшей империи в мире, но для меня это многое значило.
– Но это вовсе не глупо! – искренне возразила медсестра. – Знать, кто ты и что ты, – условие счастья.
Внезапно она с болью подумала о Монке, потому что три года назад с ним произошел несчастный случай: он был ранен и совершенно потерял память. Несчастный не узнавал в зеркале самого себя. Мисс Лэттерли имела возможность наблюдать, как он болезненно переживал, когда в его сознании всплывали обрывки прошлого или когда какое-то событие заставляло его думать и гадать, кто он и что он. Даже сейчас Уильям помнил только фрагменты из прошлого, причем разрозненные. Не все воспоминания были приятны, и некоторые из них нелегко было принять, но основная их масса таилась за пределами сознания, и он не мог обрести их, а спрашивать, что было, тех, кто мог это знать, ему было мучительно. Слишком много среди них было его врагов, соперников или просто тех, с кем он работал, но на кого не обращал тогда внимания.
– Знать свои собственные корни – большой подарок судьбы, – вслух сказала Эстер. – И если их по собственному желанию вырвать, можно заполучить смертельную рану.
– Но ранит также и непризнание того факта, что жизнь меняется, – задумчиво ответила Дагмара. – И если мы будем выступать против объединения, хотя другие государства, по-видимому, стремятся к этому, это может привести нас к изоляции от мира. Или, что гораздо хуже, спровоцировать войну. Тогда нас могут проглотить без нашего на то согласия.
