Росс Макдональд - Насмешливый лик Смерти
― Вы не уловили ее имя?
― К сожалению, нет. А это важно? ― Ее пальцы как будто прощупывали мой пульс.
― Я пока не знаю, что важно, а что нет. Но вы мне очень помогли. ― Я поднялся, высвободив руку.
― Вы не допьете пиво? Сегодня вам нельзя туда ехать. Уже за полночь.
― Я только взгляну на особнячок. Где это?
― Лучше не надо. Во всяком случае, обещайте, что не будете с ней разговаривать. Хотя бы сегодня.
― Не надо было ей звонить. Я вам лучше пообещаю другое. Если я найду Чарльза Синглтона, то куплю в вашем магазине самую дорогую шляпку.
― Для жены?
― Я не женат.
― Ой! ― Она осеклась. ― Ну, ладно. Чтобы попасть в Пеппермил, вы выезжаете на океанский бульвар, сворачиваете налево и едете до конца города. Минуете кладбище. Это первое большое поместье за кладбищем. Вы узнаете его по оранжереям. И еще там собственное летное поле.
Она тяжело поднялась и проводила меня к двери. Кот разорвал салфеточную чалму на мелкие клочки, и они усыпали паркет, как грязные снежинки.
Глава 15
Я опять выехал на океанский бульвар и свернул на юг. Свежий бриз ворвался в окно машины и пахнул мне в лицо влагой и морскими запахами. За шумящими пальмами, по стволам которых скользил свет моих фар, струилось лунным серебром море.
Бульвар оторвался от берега и стал подниматься на холм, где, как ревматические старики, толпились истерзанные ветрами сосны. Вдруг рядом с дорогой выросла каменная стена. Шуршание шин и рокот мотора стали слышнее. За стеной мраморные ангелы устремлялись в небо, святые простирали руки в железном благословении.
Кладбищенская стена внезапно кончилась, и замелькали пики высокой металлической ограды. Сквозь нее проглядывал широкий газон, зарастающий бурьяном, а за ним ровное поле, в конце которого виднелся ангар из рифленого железа с ветряком на крыше. Я сбросил скорость.
Тяжелые чугунные ворота висели на столбах, похожих на обелиски. К одному из них была привинчена большая доска с надписью: «Продается». Я вышел из машины и толкнул ворота. Цепь с висячим замком, натянувшись, звякнула. Сквозь чугунные узоры мне была видна длинная прямая аллея с двумя рядами кокосовых пальм, ведущая к массивному дому с пристройками. В конце одного крыла блестела покатая стеклянная крыша оранжереи.
Ворота не производили впечатления неприступных. По чугунным листьям можно было легко вскарабкаться наверх. Я выключил фары и перелез во двор. Сделав большой круг по непролазному бурьяну, я наконец выбрался к дому. Бродячая луна сопровождала меня в моем путешествии.
Здание было построено в стиле испанского ренессанса и сильно попахивало инквизицией. Узкие окна, забранные причудливыми решетками, прятались в глубине толстых каменных стен. Вертикальные черные полосы перерезали желтый прямоугольник освещенного окна во втором этаже. Мне был виден потолок комнаты с пляшущими на нем неясными тенями. Спустя некоторое время тени приблизились к окну и слились в человеческую фигуру. Я повалился навзничь и запахнул лацканы пиджака, прикрыв ими светлую рубашку.
В высоком желтом прямоугольнике показались голова и плечи. На призрачно бледном лице под всклокоченной шевелюрой выделялись черные глаза. Они были обращены к небу. Я перевел взгляд на темно-синий купол, омытый лунным светом и обрызганный звездами, недоумевая, что человек у окна мог там видеть или искать.
Он пошевелился. Две бледные руки отделились от темного силуэта и схватились за прутья, между которыми просвечивало его лицо. Человек стал качаться взад-вперед, и я различил у него над ухом белую отметину. Его плечи дергались. Казалось, бедняга пытается вырвать прутья из их каменных гнезд. При каждой неудачной попытке он низким гортанным голосом выкрикивал одно слово:
― Кошмар! Кошмар! Кошмар!
Он произнес его сорок или пятьдесят раз, делая яростные рывки, бросавшие его тело то на решетку, то в пустоту. Потом исчез так же внезапно, как и появился. Я наблюдал за тем, как его тень медленно удаляется от окна, постепенно теряя человеческие очертания.
Перебежав к стене, я двинулся вдоль нее к окну первого этажа, в котором маячил слабый свет. Оно выходило в длинный коридор с округлым потолком. Свет проникал через открытую дверь в конце коридора.
Прислушавшись, я уловил еле различимую музыку, легкое джазовое почиркиванье и пошлепывание по завесе тишины.
Я обогнул дом с левой стороны, миновал ряд запертых гаражных дверей, теннисный корт в заплатках чахлой травы, небольшой овражек, заполоненный опунциями.
Овражек, расширяясь, переходил в обрыв, нависающий над морем. Море под обрывом поднималось к горизонту, как рифленая металлическая крыша.
Я вернулся к дому. Между ним и овражком находился мощеный дворик, окруженный цветочными кадками. Там пылились и ржавели железные столы и стулья ― реликвии ушедших в небытие купальных сезонов. Во дворик падал свет из окна над моей головой. Оттуда неслись звуки джаза, как музыка танца, на который меня не пригласили.
Окно не было зашторено, но мне открывался только потолок с черными балками и верхняя часть дальней стены. Дубовые панели были завешаны портретами плоскогрудых женщин в кружевных чепцах и узкоплечих мужчин с моржовыми усами в черных викторианских сюртуках. Они изображали чьих-то предков, не Униных. Уну отштамповала машина.
Приподнявшись на цыпочки, я увидел Унину макушку в черных каракулевых завитках. Она сидела у окна. Напротив нее сидел молодой человек. Вытянув шею, я смог разглядеть его профиль, тяжелый и оплывший, с подушками под подбородком, вокруг рта и глаз. Надо лбом непокорно щетинились короткие светло-каштановые волосы. Молодой человек был поглощен чем-то, что находилось между ним и Уной ниже уровня подоконника. По движениям его глаз я догадался, что они играют в карты.
Музыка смолкла и заиграла опять. Это была все та же старая пластинка, «Сентиментальная леди», заводившаяся вновь и вновь. Сентиментальная Уна, сказал я себе, и в эту минуту раздался вой. Отдаленный и приглушенный несколькими стенами, он то усиливался, то замирал, как вой койота под луной. Или человека? У меня по спине забегали мурашки. Я услышал Унин голос:
― Ради бога, заставь его замолчать.
Мужчина с ежиком поднялся и стал виден по пояс. На нем был белый тиковый халат медбрата или санитара, но их сноровки ему явно недоставало.
― Что мне сделать? Привести его сюда? ― Он по-женски стиснул руки.
― Похоже, придется.
Вой опять усилился. Голова санитара повернулась, потянув за собой тело. Он отошел от окна и исчез из поля моего зрения. Уна встала и удалилась в том же направлении. Ее плечи облегал строгий черный пижамный жакет. Музыка заиграла громче. Она выплескивалась из дома, как черные волны прибоя, и, как зов тонущего, ее перекрывал дикий человеческий вопль. Внезапно вой прекратился. Его эхо захлестнула музыка.
