Арнольд Беннет - «Великий Вавилон»
— Великий боже! Я кое о чем догадываюсь! — воскликнул он. — Ведь номер сто одиннадцатый находится как раз над королевскими покоями.
Он спустился в бюро и запретил сдавать кому бы то ни было номер сто одиннадцатый до особого распоряжения. Тут ему передали письмо Неллы, заключавшее в себе следующее: «Милейший папочка! Я уезжаю на день или два по горячему следу. Если я не вернусь через три дня, наведи обо мне справки в Остенде. До тех же пор предоставь меня самой себе. Твоя рассудительная дочь Нелла».
Эти несколько слов, написанных крупным, размашистым почерком Неллы, заполняли всю страницу. Внизу ее стояло: «См. оборот». Перевернув страницу, Раксоль в постскриптуме прочел подчеркнутую фразу: «Приглядывай за Рокко».
— Интересно знать, что намерена выкинуть эта баловница? — прошептал Раксоль, разрывая письмо в мелкие клочки и бросая его в корзину для бумаги.
Затем, не теряя ни минуты, он спустился в лифте на самый нижний этаж гостиницы, чтобы проследить за Рокко в его берлоге. Раксолю с трудом верилось, что этот вежливый, величественный джентльмен, этот утонченный гастроном, мог принимать какое-нибудь участие в махинациях Жюля и других, неизвестных пока мошенников. Тем не менее по привычке он повиновался дочери, вполне доверяя ее уму и проницательности.
Кухни гостиницы «Великий Вавилон» принадлежат к одному из чудес Европы. Всего за три года до описываемых здесь событий Феликс Вавилон заново отделал их, воспользовавшись всеми усовершенствованиями и изобретениями, какие только мог предоставить в его распоряжение гений обоих континентов. Кухни занимали площадь в целый акр, стены и полы их были выложены изразцами и мрамором, что давало возможность ежедневно мыть их, как палубу фрегата. Иногда посетителям позволяли осмотреть машину для чистки картофеля, патентованную сушилку тарелок, вертел Вавилона (собственная выдумка Феликса Вавилона), серебряную жаровню, систему многочисленных котелков для бульона и других изумительных затей кулинарного мира. Иногда на их долю выпадало особое счастье увидеть артиста, изготовлявшего изо льда человеческие и звериные фигурки для украшения стола, или лучшего в Лондоне складывателя салфеток, или человека, который ежедневно изобретал новые формы для пирожных и бланманже.[8]
Двенадцать поваров священнодействовали в этих кухнях, имея при себе девяносто помощников и целую армию поварят. Над всеми ними царил Рокко. В центральной части кухонного этажа помещались собственные покои Рокко, где он обдумывал все чудесные комбинации, все гениальные рецепты великолепных и оригинальных яств, стяжавших ему великую славу. Посетителям никогда не приходилось встречаться с Рокко в кухнях, но иногда, в особых случаях, он показывался в столовой и прогуливался по ней, с важным видом выслушивая комплименты завсегдатаев отеля, этих тонких ценителей, признававших его исключительность.
Неожиданное и необыкновенное появление Теодора Раксоля в кухнях вызвало легкое смятение. Кивнув некоторым из поваров, но не вступая ни с кем в разговор, миллионер бродил в этом лабиринте медных приборов и одетых в белые колпаки тружеников. Наконец он увидел Рокко, окруженного несколькими не спускавшими с него глаз поварами. Нагнувшись над только что изжаренной куропаткой, лежавшей на синем блюде, и проткнув спину птицы длинной вилкой, Рокко левой рукой поднял ее в воздух, в правой руке у него был блестящий кухонный нож. Он готовился дать один из своих пользовавшихся всемирной славой уроков разрезания. Четырьмя быстрыми, верными, изящными ударами он разделил тело куропатки. Это было проявление удивительной ловкости, однако же по достоинству оценить его мог только человек, сам имеющий опыт в искусстве разрезания. Одобрительный шепот поднялся вокруг, а Рокко, высокий, худощавый и грациозный, удалился в свои комнаты. Раксоль последовал за ним. Рокко опустился в кресло и закрыл глаза рукой, он не заметил вошедшего.
— Что вы поделываете, мистер Рокко? — спросил миллионер, улыбаясь.
— Ах, простите! — Рокко привстал. — Я придумываю новый майонез для одного блюда на следующей неделе.
— Разве вы изобретаете эти вещи без всяких подручных материалов?
— Конечно. Я составляю их в уме. Зачем мне материал? Я и так знаю вкус всего. Я просто тщательно обдумываю — вот и все. Потом я записываю, даю рецепт моему лучшему повару — и готово! Мне даже не нужно пробовать, я заранее в точности знаю, какой будет вкус. Это все равно что сочинять музыку: великие композиторы не сочиняют за роялем.
— Понимаю, — сказал Раксоль.
— За то, что я могу так работать, вы мне и платите три тысячи фунтов в год, — с важностью добавил Рокко.
— А вы слышали про Жюля? — вдруг спросил Раксоль.
— Про Жюля?
— Да. Он арестован в Остенде, — продолжал миллионер, импровизируя наудачу. — Говорят, будто он и некоторые другие личности замешаны в убийстве Реджинальда Диммока.
— В самом деле? — протянул Рокко, едва подавляя зевоту.
Его равнодушие было чересчур очевидным, и Раксоль тотчас же почувствовал, что оно показное.
— Судя по всему, здешняя полиция на что-нибудь да годится. Мне в первый раз пришлось убедиться, что и она чего-то стоит. Завтра будет произведен систематический и основательный обыск всей гостиницы, — продолжал Раксоль. — Я сообщаю вам об этом с целью предупредить вас, что по отношению к вам обыск этот будет, конечно, лишь простой формальностью. Вы ведь разрешите сыщикам осмотреть ваши комнаты?
— Разумеется, — промолвил Рокко, пожав плечами.
— Я попрошу вас никому не говорить об этом ни слова. Известие об аресте Жюля я получил конфиденциальным образом. В газеты оно еще не попало. Понимаете?
Рокко улыбнулся со свойственным ему величавым видом. Раксоль вернулся к себе удовлетворенным. В сущности, городить целый ряд выдумок такому умнику, как Рокко, было небезопасно, и Раксоль сам еще не знал, как ему вывернуться перед этим великим шеф-поваром, если их с Неллой подозрения окажутся безосновательными и ни к чему не приведут. Однако же по всему поведению Рокко, по странной уклончивости его взгляда Раксоль почти убедился, что он принимал участие в интригах Жюля, а также, по всей вероятности, в убийстве Реджинальда Диммока и исчезновении принца Евгения Познанского.
Ночью, около половины первого, когда замерли последние звуки гостиничной жизни, Раксоль пробрался на второй этаж, к номеру сто одиннадцатому. Заперев на ключ дверь изнутри, он стал тщательно, шаг за шагом, осматривать помещение. Время от времени какой-нибудь скрип или другой звук, раздававшийся в ночной тишине, прерывал его занятие и заставлял его несколько секунд напряженно прислушиваться. Спальня была обставлена с обычной роскошью, характерной для «Великого Вавилона», и в этом отношении не заслуживала особых замечаний. Раксоля больше интересовал пол. Отвернув толстый восточный ковер, он тщательно осмотрел каждую доску, но не открыл ничего особенного. Затем он исследовал уборную и ванную, примыкавшие к спальне, но и там не нашел решительно ничего. Наконец, он принялся за саму ванну, обшитую, как это обыкновенно делается, деревянными полированными фанерками. При некоторых ваннах рядом с кранами бывают шкафы с боковой дверцей, но при этой ванной шкафа не было. Раксоль постучал по панелям, но ни одна из них не издала того характерного, глухого звука, который обыкновенно выдает скрытую пустоту. Он лениво отвернул холодный кран, и из него с шумом побежала вода. Закрыв его, Раксоль вынул выпускную пробку, и тут вдруг под коленом его, опиравшимся на одну из филенок, обшивка подалась, и он увидел, что широкая доска в этом месте привешена изнутри на петлях, а изнутри запирается крючком.
