Виктор Лагздиньш - Ночь на хуторе Межажи
Алберт Алберт в кабинете смотрит телевизор.
Харалд Улас находится в зале.
Эдвин Калвейт – в «будуаре».
Вилис Зирап занят радиолой.
Расма Инсберга – в зале.
Ирена Алберта в «будуаре» рассматривает журнал.
Дина Уласе – в кабинете смотрит телевизор. Юрис Инсберг – неизвестно.
9.06.Алберт из кабинета направляется в столовую.
9.07.Расма из зала идет на кухню.
9.08.Улас выходит из зала – как будто бы в спальню (а фактически, может быть, сразу на кухню?).
9.09.(Не позже.) Улас уходит на кухню (утверждает, что остался в спальне).
9.10.Ирена из «будуара» идет в пустую комнату. Калвейт из «будуара» выходит в зал.
9.11.Расма из кухни входит в мастерскую (утверждает, что была только на кухне).
Улас из кухни входит в мастерскую (показывает, что по-прежнему оставался в спальне).
9.12.Алберт из столовой идет в зал.
9.14.Ирена из пустой комнаты идет в спальню.
9.15.Расма из мастерской (по ее словам, из кухни) идет в зал.
9.16.Ирена из спальни идет в зал.
Зирап из зала идет в спальню.
9.17.Улас из мастерской (по его словам, из спальни) идет в зал.
9.18.Зирап, возвращаясь, падает с лестницы.
9.19.Зирап заходит на кухню.
9.22.Зирап из кухни идет в зал.
9.24.Расма выходит из зала и начинает искать Юриса (поднимается в кабинет).
Рандер прочел написанное и озадаченно покачал головой. Оказалось, что между 9.06 и 9.18 на старом хуторе происходило настоящее «переселение народов». Схема, правда, была весьма приблизительна – кое-где минуты могли быть сдвинуты в ту или иную сторону, – однако в общем все совершалось именно в такой последовательности. Разумеется, нельзя забывать, что почти все построение опиралось на высказывания самих опрошенных. На них в какой-то степени можно было бы положиться, если бы убийца действовал один, но если у него был сообщник, тот мог подтвердить любую ложь. Ладно, что зря сетовать. Работать нужно с теми фактами, которыми располагаешь, других все равно нет. Кроме того, не стоит забывать, что большинство гостей, несомненно, честные люди, вопрос лишь в том – кто именно…
Рандер снова взял ручку. Предстояло подвести итог. Кто, где и как долго оставался один, иначе говоря, выяснить: у кого не было алиби.
Алберт с 9.06 до 9.12, по его словам, курил в столовой – 6 минут.
Улас с 9.08 до 9.17 якобы занимался тем же самым в спальне (на самом деле находился на кухне и в мастерской) – 9 минут.
Зирап с 9.16 до 9.22 будто бы находился в спальне и на кухне – 6 минут.
Расма с 9.07 до 9.15 якобы была на кухне (по правде и в мастерской – 8 минут).
Ирена с 9.10 до 9.16, по ее словам, находилась в пустой комнате и в спальне – 6 минут.
Итак, если судить по этим данным, возможность совершить преступление имели пять человек. Вне подозрений остались только двое – Дина Уласе и Эдвин Калвейт, у которых было алиби на все полчаса. С актрисой Гирт вместе смотрел телевизор в кабинете, а координаты Калвейта сразу после девяти засвидетельствовала Ирена, с которой он, кстати, не был знаком, а потом на исходе получаса – все остальные.
Наибольшее подозрение сейчас у него вызывали Улас и Расма, поскольку оба имели не только возможность совершить преступление, но и вполне определенный мотив для этого. Ирену, по правде говоря, можно было из списка вычеркнуть. Во-первых, Гирт с самого начала сомневался, что она вообще способна на убийство, во-вторых, выяснилось вдобавок, что в те шесть минут, которые Ирена провела в одиночестве, она не могла это преступление совершить, так как в соседней комнате находились Инсберга с Уласом. (Конечно, если они действительно там находились – пока ему об этом было известно лишь со слов самой Ирены.) Еще раз изучив схему, Рандер пришел к выводу – присутствие хозяйки и Уласа в мастерской должно было помешать еще и мужу Ирены, хотя вполне возможно, тот спустился вниз гораздо раньше. Гирт, к сожалению, не помнил, когда именно Алберт вышел из кабинета. Что касается Зирапа, то у него возможностей было хоть отбавляй – он оставался за пределами зала еще и тогда, когда все остальные успели снова туда вернуться.
Нельзя упускать из виду также и первый мотив: деньги. Кто вынул их из тумбочки? Схема показывала, что в спальне побывали и Зирап, и Ирена, и, по его собственным словам, Улас. Мало того, деньги могла вынуть сама Расма, когда поднялась наверх за простыней, она просто могла их спрятать, чтобы направить внимание в ложном направлении…
Ладно, раньше или позже все выяснится. Пока следовало разматывать дальше ту нить, которую он только-только нащупал. Кого же расспрашивать следующим? Расму? Или сначала Уласа? Взвесив оба эти варианта, Гирт выбрал третий – он еще ни разу не говорил с актрисой. Этот пробел нужно было немедленно заполнить, хотя бы для порядка; кстати, может быть, заодно удастся выяснить, соответствует ли рассказ Ирены действительности. Кто-кто, а Дина об этом знать могла.
Рандер встал, вышел в зал. Как только открылась дверь, все взоры обратились на него. Встретив взгляд актрисы, Гирт спросил:
– Товарищ Уласе, могу ли я немного побеспокоить вас?
– Наконец! – иронически отозвалась она. – Я уже начинала беспокоиться, что вы меня забыли; чуть было не обиделась.
Преисполненной достоинства походкой, словно пересекая тронный зал в драме Шекспира, она прошла мимо Рандера и, пока он закрывал дверь, не дожидаясь приглашения, мягко опустилась в кресло.
– По-прежнему без результатов? – осведомилась она сочувственно.
– Нет, почему, кое-что уже есть, – Гирт усмехнулся, занимая свое место за письменным столом.
– Да? Интересно! И кто? – Актриса даже чуть наклонилась вперед, затем улыбнулась и, притворно вздохнув, сама себе ответила: – Уж этого-то вы мне не скажите. А жаль…
После небольшой паузы Рандер спросил:
– Дина – это ваше настоящее имя?
– Да, – она склонила голову. – Дина Уласе, дочь Яниса, – как по паспорту, так и по свидетельству о браке. Или незаслуженная актриса республики Дина Уласе.
Гирт помедлил, затем сказал:
– Я, конечно, знаю, что неприлично спрашивать у женщин об их возрасте, но…
Уласе засмеялась:
– Ну что вы, что вы, как принято восклицать в плохо переведенных пьесах. Я, очевидно, принадлежу к тем исключениям, которые подтверждают правило, ибо хотите – верьте, хотите – нет, мне уже давно совершенно безразлично, что обо мне думают, да и думают ли вообще… Словом, мне сорок три года – можете записать. Только, ради бога, не говорите, что вам казалось, будто мне гораздо меньше, что я замечательно выгляжу… и так далее, все это я уже знаю. Думаю, не ошибусь, если скажу, что сегодня я тут самая старая.
