Эллери Квин - Тайна исчезнувшей шляпы
— Поеду-ка я домой и лягу спать. Я, собственно, приехал сюда только затем, чтобы убедиться, что вы не арестовали мэра. Этот мой «добрый друг» прямо на стенку лез. От него так просто не отделаешься.
Квин вопросительно поглядел на него:
— Только скажи мне, Генри, как ты расцениваешь мои действия. Я, конечно, довольно жестко обошелся с публикой, но ты же понимаешь, что это было необходимо. Ты собираешься передать дело своим собственным следователям?
— Откуда ты взял, что я недоволен твоим расследованием, старый лис? Я никогда не проверял твою работу и не собираюсь начинать. Если уж ты не сумеешь докопаться до истины, моим следователям это тем более будет не по силам. Да арестуй, если считаешь нужным, хоть половину населения Нью-Йорка. Моя поддержка тебе обеспечена.
— Спасибо, Генри, — сказал Квин. — Я просто хотел удостовериться. И раз уж ты отнесся ко мне так благосклонно, я сообщу тебе о своих ближайших планах.
Он прошел в прихожую, открыл дверь, ведущую в зал, и крикнул:
— Мистер Панзер, можно вас на минуточку?
Потом он вернулся в кабинет, и за ним тут же вошел директор театра.
— Мистер Панзер, — сказал Квин, — познакомьтесь с окружным прокурором Сэмпсоном.
Мужчины пожали друг другу руки.
— У меня есть к вам еще последняя просьба, мистер Панзер, и можете идти домой спать. Я хочу, чтобы вы перекрыли все ходы и выходы в театр. Так, чтобы и мышь не могла в него пробраться.
Панзер побледнел. Сэмпсон пожал плечами, словно давая понять, что он умывает руки. Эллери одобрительно кивнул.
— Но как же, инспектор, у нас ведь проданы билеты на все ближайшие дни, — простонал директор. — Неужели это абсолютно необходимо?
— Абсолютно, — хладнокровно подтвердил инспектор. — Более того, я оставлю в театре охрану.
Панзер заломил руки и украдкой посмотрел на Сэмпсона. Но окружной прокурор стоял к ним спиной, разглядывая офорт на стене.
— Это ужасно, инспектор! — рыдающим голосом проговорил Панзер. — Продюсер мне этого не простит. Но раз вы говорите, что это необходимо, — будь по-вашему.
— Да не впадай ты в такое уныние, парень, — смягчился инспектор. — Эта история сделает вам такую рекламу, что, когда вы возобновите спектакли, публика к вам толпой повалит. Да я и не собираюсь закрывать театр надолго — всего на несколько дней. Я отдам распоряжения своим людям, которые сейчас находятся снаружи. А вы, когда все закончите, дайте им знать и идите домой. Через несколько дней я вам сообщу, когда можно будет возобновить спектакли.
Панзер грустно покрутил головой, пожал всем руки и ушел. Сэмпсон тут же обернулся и набросился на инспектора:
— Слушай, Квин, это уж ни в какие ворота не лезет! Зачем тебе закрывать театр? Разве твои люди не облазили его сверху донизу?
— Но шляпу-то мы не нашли, — возразил Квин. — Обыскали всех на выходе, и ни у кого не было лишней шляпы. Значит, та, что мы ищем, все еще где-то в театре. А если она здесь, я не допущу, чтобы кто-то ее унес. Мне эта шляпа самому нужна.
Сэмпсон кивнул. Все трое вышли в зал. Кое-где полицейские, согнувшись в три погибели, все еще обыскивали пол под креслами. Другие занимались ложами. Сержант Вели стоял у главного выхода и о чем-то тихо разговаривал с Пигготтом и Хэгстромом. Детектив Флинт с группой помощников прочесывал первые ряды партера. Несколько уборщиц устало возились с пылесосами. В углу зала женщина-полицейский беседовала с пожилой матроной, которую Панзер назвал миссис Филлипс.
Прокурор и два Квина прошли к главному выходу и там задержались на минуту-другую. Эллери и Сэмпсон молча взирали на унылое зрелище пустого зрительного зала, инспектор же что-то вполголоса говорил Вели. Потом он повернулся к своим спутникам и сказал:
— Ну, все, джентльмены, на сегодня закончили. Пошли домой.
Перед входом в театр полицейские отгородили большое пространство канатами, за которыми стояла толпа любопытных.
— Подумать только, — буркнул Сэмпсон. — Третий час ночи, а эти бездельники все еще шастают по Бродвею. — Он сел в свой автомобиль и помахал рукой Квинам, которые вежливо отказались от предложения «подбросить их до дому». Тут сквозь окружение прорвалась кучка репортеров.
— Что вам нужно, джентльмены? — сурово крикнул им Квин.
— Не расскажете, как идет следствие, инспектор? — спросил один из них.
— Вы получите информацию от детектива Вели. Он внутри театра.
Улыбаясь, он глядел вслед своре репортеров, рванувшейся к стеклянным дверям.
Эллери и Ричард Квин молча постояли на тротуаре, глядя, как полицейские оттесняют зевак. Потом инспектор устало сказал:
— Давай немного пройдемся, сынок.
Часть вторая
Глава 8
В которой Ричард и Эллери Квин встречаются с подругой мистера Филда
Квартира Квинов на Западной Восемьдесят седьмой улице была типичным мужским жилищем, начиная с набора курительных трубок на каминной полке и кончая скрещенными саблями на степе. Они жили на верхнем этаже солидного дома на три семьи, одного из немногих напоминаний о позднем викторианском стиле. Посетитель шел по застеленной плотным ковром лестнице от одной лестничной площадки к другой, каждая из которых являла собой воплощение тягостной высоконравственности. И когда ему уже начинало казаться, что лишь мумифицированные души могут обитать в таком унылом месте, он вдруг оказывался перед дубовой дверью, на которой в аккуратной рамке красовалась элегантная надпись: «Ричард и Эллери Квины». Радостная ухмылка Джуны появлялась в щелке двери, и посетитель попадал в совершенно иной мир.
Немало лиц, достигших определенных высот в своей области, охотно поднимались по гнетущей лестнице в поисках пристанища в сей райской обители. Немало визитных карточек со знаменитыми именами вручались в прихожей Джуне для передачи его хозяевам.
Собственно, сама идея прихожей принадлежала Эллери. Это была крошечная комната, стены которой, казалось, устремлялись к далекому потолку. Одна стена была полностью занавешена гобеленом, на котором изображалась сцена охоты — весьма уместная в этой средневековой камере юмористическая деталь. И отец и сын терпеть не могли это творение искусства и не выбрасывали его лишь потому, что это был подарок некоего импульсивного герцога, сына которого Ричард Квин спас от громкого скандала, оставшегося неизвестным широкой публике. Под гобеленом стояли массивный столик с лампой под пергаментным абажуром и бронзовая подставка для книг, на которой помещалось трехтомное издание «Тысячи и одной ночи».
