Луи Тома - Фрагмент
— И он узнал его?
Полицейский кивнул.
— Да. Узнал вчера в газете. Саншец — поблизости. Позвать его?
— Да, и сейчас же, — ответил Фушероль и поднялся.
Полицейский подошел к двери и крикнул:
— Маноло Саншец!
В комнату вошел темноволосый мужчина с мохнатыми бровями и обветренным лицом. На нем была тесная праздничная одежда.
— Саншец, — сказал лейтенант, — расскажи, пожалуйста, комиссару то, что ты вчера вечером говорил мне.
Испанец с серьезным видом развернул газету, которую держал в руке, положил ее на письменный стол и проговорил с сильным испанским акцентом:
— Мужчина в «Ягуаре» был — вот этот!
Толстым опухшим пальцем он показал на портрет Даниэля Морэ.
ГЛАВА 13
Если бы флаг на плакате вдруг заколыхался на ветру, то Морис удивился бы не больше.
— Это был он! Я могу в этом поклясться! — уверял Саншец. Испанцу сказали, что он больше не нужен, и он покинул кабинет, исполненный достоинства. Он был вполне уверен в своем заявлении.
Комиссар закурил сигарету.
— Ну, Морис Латель, как вы это объясните?
Морис вообще ничего не мог объяснить. Его мозг просто не работал. Не появись в газете сообщения о смерти Даниэля, каменщик, вероятно, никогда бы не увидел его портрета. Таким образом, убийство Даниэля дало возможность выявить его связь с другим убийством, случившимся более года назад.
— Может быть, поэтому он в своих книгах всегда убивал? — предположил полицейский.
— Нелепость! — возразил Морис. — Разве не мог этот Саншец ошибиться? Возможно, здесь просто путаница?
— Речь идет не только о водителе, — сказал Фушероль, — но и о самой машине.
— Вот именно. Морэ ездил на «Триумфе».
— «Триумф» он приобрел за пять месяцев до своей смерти.
Комиссар перешел на свой обычный тон.
— Неужели вы не помните, какая у него была машина прежде?
Морис подумал и ответил:
— Да, действительно, у него был «Ягуар».
— А какого цвета?
— Красного.
— Ну вот! А красных «Ягуаров» у нас здесь не так уж много.
Цвет, марка машины и личность водителя больше не вызывали сомнений.
— Кроме того, «Ягуар» стоял вблизи виллы Шнеберга около семнадцати часов, — сказал полицейский. Он посмотрел для уточнения в протокол и продолжал: — Давид Шнеберг был убит между четырнадцатью и восемнадцатью часами. Удивительно, не правда ли?
Морис почувствовал себя в мире Кафки. Обвиняемым вдруг стал не Дюпон, а его жертва.
— Но Морэ ведь тоже был убит, — сказал Морис.
— Через пятнадцать месяцев после того, как он убил Шнеберга.
— Все это еще не доказывает, что Морэ был преступником.
— Согласен. Пока что приходится ограничиваться нашими предположениями. Но их следует тщательно проверить.
— Разве есть какая-нибудь связь между двумя случаями?
— Неужели личности Морэ вам недостаточно?
Даже абсурд имеет свою логику, но Морис не был этим удовлетворен. Бросающийся в глаза «Ягуар» сперва стоит на заправочной станции, затем — перед домом, где произошло убийство. Все это совершенно не указывало на хорошо продуманное убийство.
— Это все равно, что написать на дощечке «Я — убийца» и расхаживать по улице, повесив ее себе на грудь, — сказал Морис.
— Речь может идти о неумышленном убийстве, — возразил полицейский. — Он мог совершить убийство в состоянии аффекта. Сначала он мог не иметь злого умысла, и поэтому у него не было причин оставаться неизвестным. Затем возникла ссора и случилось худшее.
— Для этого у Морэ тоже должна была быть причина, — возразил Морис. — Но из-за чего?
— К сожалению, он нам теперь не может рассказать. И Шнеберг тоже не может, — сказал Фушероль.
— Остается только Дюпон, — проворчал Морис.
— По крайней мере, мы знаем его мотив.
— Согласен с вами, — кивнул полицейский.
— Разумеется, из рукописи, которую вам оставил ваш друг.
Он взял с письменного стола свой портфель и вынул из него два экземпляра рукописи в фотокопиях.
— Вот это вам, как я и обещал.
Морис с благодарностью взял ее. Фушероль открыл свой экземпляр на загнутой странице и продолжал:
— Здесь есть еще одно место, о котором я хотел с вами поговорить. Во время дискуссии между Морэ и Дюпоном последний приводит возможные мотивы убийства. Я вам прочту это место:
«Оноре Дюпон, задумчиво смотревший на кучевые облака, повернулся к нему. На его лице играла загадочная улыбка.
— У всякого человека есть хотя бы один смертельный враг, хотя он, возможно, и не подозревает об этом.
— У меня определенно нет.
— Хотя он, возможно, и не подозревает об этом, — с нажимом повторил Дюпон. — Может быть, я и есть тот смертельный враг. Я могу завидовать вам или ревновать вас».
Фушероль сделал паузу и, откашлявшись, продолжал:
— А если действительно какая-то женщина была связана с этими двумя убийствами, женщина, которая подействовала, как детонатор, возможно, что Морэ этого не знал…
Комиссар еще раз процитировал слова Дюпона:
«Однако кто-нибудь может иметь скрытый мотив, о котором никто ничего не знает».
Морис пожал плечами.
— Не стоит придавать большого значения болтовне сумасшедшего.
— Не известно, что имел в виду сумасшедший, — сказал комиссар. — Женщина, о которой идет речь, возможно, не знала, что оказалась причиной двух убийств.
— Но вы же не думаете всерьез о Валери Жубелин? — спросил Морис. — Она познакомилась с Морэ всего за три месяца до его убийства. Об этом тоже упоминается в рукописи.
— Да, и она была замужем за Дюпоном или за кем-то еще, — подтвердил комиссар с насмешливой улыбкой. — Можете не беспокоиться о молодой даме, не о ней идет речь. В это время в жизни Морэ была другая женщина.
У Мориса камень с души свалился.
Полицейский офицер, не знавший о ком они говорят, кивнул с важным видом. Теперь Фушероль решительно двигался к своей цели. Он не верил, что Латель на самом деле ничего не знал о любовных связях своего друга.
— Если он на самом деле был такой скрытный, — недоверчиво проговорил Фушероль, — то этим он только облегчил положение убийцы.
— Я бы вам охотно помог, если бы знал, — уверял Морис.
— Тогда ответьте мне совсем откровенно.
— Я всегда так поступаю.
— Поскольку у нас нет имени, — вздыхая, сказал комиссар, — мы вынуждены опираться на косвенные доказательства. Здесь есть одно письмо, которое мы нашли у Морэ. Оно завалилось за выдвижной ящик.
Он развернул розовое письмо.
— Письмо датировано седьмым июня, за пять дней до убийства Шнеберга. Может быть, вам известен почерк?
