Жорж Сименон - Бегство г-на Монда
– Пойдем.
Она последовала за ним. Он шел очень быстро, и ему приходилось ждать ее. Так было всегда, когда они ходили вместе. Он словно тащил ее на буксире. Выбившись из сил, она просила пощады или же, не говоря ни слова, останавливалась, чтобы перевести дыхание, и он все понимал:
– Извини.
Только вот чуть позже, сам того не замечая, принимался за старое.
На углу улицы они увидели небольшой ресторанчик с несколькими столиками снаружи; один, возле зеленого растения в горшке, оставался еще свободен.
– Присядем.
И г-н Монд подумал: "К счастью, есть улица, прохожие, официант, который спросит, что мы будем есть, и поставит на скатерть бокалы. К счастью, всегда будет что-нибудь чуждое нам, и мы не останемся с глазу на глаз... "
– Дайте любое, что есть в меню.
– Может быть, ракушечное ассорти?
– Давайте.
– Есть треска в сметане...
Стоп! Он вспомнил, что она не любит треску, и отказался. Тереза смотрела на него по-прежнему удивленно: она только сейчас начинала видеть его таким, какой он есть. Они находились в неравном положении: он уже успел как следует понаблюдать за ней через «глазок» в кабаре «Монико». А ее, должно быть, больше всего поразила его одежда: с тех пор как он стал г-ном Дезире, он снова надел костюм, купленный по случаю в Париже.
– Что ты здесь делаешь?
– Объясню тебе... Впрочем, какая разница.
– Живешь в Ницце?
– Да. С некоторых пор.
Рассказывать было слишком долго да и неинтересно. Он уже жалел, что подошел к ней. Он предполагал совсем другое: просто хотел узнать, где она живет, и послать ей немного денег. Во-первых, он зарабатывает, во-вторых, кое-что осталось от тех денег, что были у него с собой во время кражи.
Она смущалась еще больше него и еле сдерживалась, чтобы не сказать ему «вы». «Ты» все-таки приходило, но от этого «ты» оба чувствовали себя так, словно оказались голыми друг при друге.
– Извольте, господа... Какое вино?
Розовые креветки, серо-желтые устрицы, вино, которое им принесли, его аромат напомнили Монду другой ресторан-ту четырехэтажную марсельскую кормушку.
Сколько воды утекло после Парижа! Монд коснулся стола, чтобы ощутить контакт с реальностью. А Тереза губами, которые старил грим, пролепетала:
– Много настрадался?
– Нет. Не знаю. Я не понимал...
Она все больше удивлялась, и ее глаза маленькой постаревшей девочки с шелушащимися щеками расширялись в искреннем вопросе.
Понимает ли он теперь? Может быть, это она и хотела сказать? Вряд ли. Однако перед ней был другой человек. Он тоже потускнел. Щеки его одрябли, как у всех толстяков, которые внезапно похудели. Под жилетом, на животе, образовалась пустота.
– Ешь, – сказал он.
Он догадался, что она голодна и со вчерашнего дня бродит по улицам без денег, хотя по ней это незаметно: даже легкое пальто не помят о. Видимо, она зашла куда-нибудь, скорее всего в казино, где ее знали, и бармен предложил ей пересидеть там ночь.
Тереза ела, стараясь жевать медленно.
И тогда она вдруг сказала:
– Если бы ты знал, как мне больно видеть тебя таким!
Она жалела его, считала несчастным. Лоб ее снова покрылся мелкими складками.
– Как же это случилось?
Он так пристально смотрел на нее, что забыл ответить. Стыдливо, чуть ли не боясь быть услышанной, она добавила:
– Неужели из-за меня?
– Нет. Ничего страшного, уверяю тебя. Я счастлив.
– Я думала, ты снова женился.
– Да.
– А что твоя жена?
– Я сам ушел. Разве это важно?
Официант поставил перед ними жирное, остро пахнущее блюдо потрохов. Она не усмотрела в этом ничего особенного, ей хотелось есть, но г-н Монд лишь с трудом проглотил кусочек.
– Со мной случилось несчастье, – прошептала она, словно извиняясь за то, что так голодна.
– Знаю.
– Откуда? Вдруг ее осенило:
– Ты из полиции?
Он не засмеялся, даже не улыбнулся ее ошибке. Действительно, в непритязательном костюме он походил на скромного полицейского чиновника.
– Нет, и все-таки я в курсе твоей истории. Я разыскиваю тебя с самого утра.
– Меня?
– Я заходил в «Плаццу».
Она вздрогнула.
– Они так злобствовали, – призналась она.
– Да.
– Обошлись со мной, как с воровкой.
– Знаю.
– Забрали все, что было в сумочке, оставили только двадцать франков.
– Где ты спала?
– Нигде.
Зря он заговорил об этом: она больше не могла есть – уже перехватило горло.
– Выпей!
– Я все думаю, что ты здесь делаешь?
– Работаю. Мне надоела моя прежняя жизнь.
– Бедный Норбер!
Г-н Монд вдруг похолодел. Не надо ей было говорить это таким глупо-растроганным голосом. Он сурово взглянул на нее. Рассердился. Они провели вместе едва ли минут пятнадцать, ну полчаса, не больше, как она уже все свела на уровень своего женского разумения.
– Ешь, – приказал он.
О, он хорошо понимал ход ее мыслей. Непроизвольно она вновь сделала себя центром мира. Даже ее виноватый вид доказывал одно – она уверена, что причина всего – в ней. И в глубине, в самой глубине души, под маской сокрушенности она наверняка радуется своему триумфу.
А ведь это она заставила его страдать от ее ухода. И ему пришлось опять жениться, создавать семью, но счастья он так и не нашел.
Как ему хотелось, чтобы она замолчала! Как ему хотелось теперь уйти, оставив ей еды, денег на еду, на первое устройство.
– Она злая?
И он ответил раздраженно:
– Нет.
– Ты это говоришь так...
Между ними повисла тишина; Тереза продолжала есть без охоты, без аппетита.
– Официант! – позвал он.
– Слушаю.
– Кофе, пожалуйста.
– А десерт?
– Только даме, мне не надо.
Все было так, словно она что-то испачкала. Она сама это хорошо почувствовала и прошептала:
– Прости меня.
– За что?
– Я снова ляпнула глупость, да? Ты всегда упрекал меня за то, что я говорю глупости.
– Ладно тебе.
– Если бы ты знал, как я потрясена! Видеть тебя в таком состоянии! Я – другое дело. И потом, я уже давно к этому привыкла. Мне не впервые оказываться в трудном положении. Но ты!
– Не надо обо мне.
– Прости.
– Полиция требует, чтобы ты оставалась в Ницце?
– Откуда ты знаешь? Да, пока расследование не закончится. И еще какие-то формальности.
Он достал из кармана бумажник и покраснел от своего жеста. Тем хуже! Ну и пусть. Он убедился, что официант, стоявший у дверей ресторана, на них не смотрит.
– Тебе надо где-то устроиться.
– Норбер...
– Возьми.
Глаза ее были полны слез, но они не текли, а только стояли между век, не находя выхода.
– Ты причиняешь мне боль.
– Да нет же... Осторожней, на нас смотрят.
Два-три раза она шмыгнула носом, потом, уже знакомым ему движением, поднесла к лицу сумочку и попудрилась.
