Джон Бёкан - Тридцать девять ступенек
Я взял у Скейфа подзорную трубу и решил провести рекогносцировку лично. На краю поля для игры в гольф нашлось укромное местечко, с которого хорошо был виден весь обрыв с его смотровыми огороженными площадками, декоративными кустарниками и садами. Закрепив трубу, я направил ее на Трафальгар-лодж и теперь видел дом так же отчетливо, как будто находился с ним рядом. Одноэтажный дом из красного кирпича с верандой окнами на море. Справа от дома — теннисная площадка, перед верандой — небольшой садик с маргаритками и геранью. В садике стоял высоченный флагшток, наверху которого чуть колыхалось от легкого бриза огромное полотнище Юнион-Джека.[14]
Долгое время я не видел ни одной живой души. Но вот из дома вышел старик в белых брюках, голубой спортивной куртке и соломенной шляпе на голове. В одной руке он держал бинокль, в другой — газету. Он сел в раскладное кресло и развернул газету. Время от времени он прерывал чтение газеты, чтобы посмотреть в бинокль на море. Особенно долго он рассматривал стоящий на рейде эсминец. Затем встал и скрылся в доме. Я посмотрел на часы — да, пора было обедать — и пошел в свой отель.
Идя дорогой, я все время размышлял над тем: что общего у этого старика — таких пенсионеров, живущих в свое удовольствие, не меньше ста тысяч — и лысого любителя древних монет и археологии? Наблюдение не успокоило меня, как я надеялся, а только расстроило.
После обеда, когда я, опять сидя на террасе, любовался открывавшейся панорамой, в бухту вошла и стала на якорь красивая яхта водоизмещением от ста пятидесяти до двухсот тонн. Я сразу повеселел, и мы со Скейфом побежали на пристань и наняли лодочника якобы для рыбной ловли.
Мы славно порыбачили, выудив, наверное, не меньше восьми килограммов рыбы. В основном, это были треска и лещ. Я смотрел иногда на берег, где на краю обрыва стояли красные и белые виллы, и обратил внимание на хорошо заметный даже отсюда развевающийся флаг. Я попросил лодочника подплыть к яхте, и мы обогнули ее. «Ариадна», — прочли мы надпись на борту. Скейф, который, оказывается, в молодости был моряком, сказал, что яхта, очевидно, очень быстроходная.
Мы подплыли к борту и заговорили с работающими на палубе матросами. Шутки, смех — наш лодочник тоже принял в этом участие — ни малейших следов иностранного акцента, обычные английские парни откуда-нибудь из Эссекса. Вдруг наши ребята опустили головы и замолчали — на палубе появился молодой человек. На безупречном английском он приветствовал нас и поздравил с отличным уловом. Но необычно короткая стрижка волос и чересчур уж хорошая выправка заставили меня насторожиться. «Хоть и не очень веский довод, — подумал я, — а все-таки вода на мою мельницу».
Однако, когда мы плыли обратно, сомнения вновь начали одолевать меня. Все мои выводы покоились на записях Скаддера. Но ведь наши противники знали, что книжка осталась в чужих руках. Я говорил на совещании, что немцы не меняют свои планы, но это наверняка глупый довод, если речь идет о жизненно важных результатах. Весь вопрос был в том, как много они знали о Скаддере, и было ли им известно, что он выследил их? Волновало меня и вот еще что: в холле у сэра Уолтера меня видел самозванец. Догадался ли он, что я узнал его?
В отеле меня ожидал командир эсминца, и Скейф представил меня ему. Мы договорились с ним о сигнале, по которому люди с эсминца должны захватить яхту.
Потом я отправился на виллу, стоявшую рядом с Трафальгар-лодж. В щель в заборе мне хорошо был виден теннисный корт. Играли двое: старик и молодой парень, у которого на шее был шарф с цветами не то школы, не то какого-то клуба. Приятно было смотреть на веселых, энергичных людей, вкладывающих в игру всю душу. Каждое выигранное очко встречалось смехом и шуткой.
Если один из них тот же человек, что охотился за мной в болотах Шотландии и, по-видимому, убил Скаддера, а другой проклятый археолог, то уж не по мановению ли волшебной палочки превратились они в двух безобидных представителей английского среднего класса, весело и с пользой для здоровья проводящих время, прежде чем пойти ужинать, а за ужином предаться невинной болтовне о ценах на рынке, о результатах последней игры в крикет и не совсем невинным сплетням об общих знакомых. Что если в расставленные мной сети попадется не ястреб-стервятник, а серенький воробышек?
Но вот на корте появился третий. Он, видимо, только что приехал на велосипеде с поля для игры в гольф — из сумки за плечом торчали клюшки. Старик и молодой радостно приветствовали его и начали вышучивать, наверное потому, что приехавший на велосипеде молодой человек был полноват и сильно вспотел. «Я весь в мыле, — сказал он, обращаясь к молодому с шарфом на шее, — пойду приму ванну. Завтра я задам тебе хорошую взбучку, Боб. Ты не выиграешь у меня ни одного сета». Речь, как и полагается настоящему англичанину, с идиомами и просторечиями. Ну какие это, к черту, шпионы? И если это хорошо разыгранный спектакль, то где зрители? Ведь не могли же они знать, что я наблюдаю за ними?
И все-таки один из этих троих был старик, другой был темноволос и худ, а третий — меньше его ростом и полный. Они жили в доме, отмеченном Скаддером, а в бухте их дожидалась яхта, на которой был молодой человек с выправкой немецкого офицера. Упустить их — значило поставить страну на грань катастрофы. Но что же все-таки делать?
Я решил, что самое лучшее в этой ситуации пойти и прямо объявить им, что они арестованы. Если они на самом деле простые веселые англичане, то пусть я сяду в калошу, пусть надо мной будут смеяться даже куры, но это лучше, чем сидеть и терзаться неразрешимыми сомнениями.
Здесь я опять вспомнил Питера Пиенаара. Вы уже встречались с ним на страницах этой повести, когда я говорил об актерской игре, рассказывая об эпизоде на дороге. Питер, прежде чем стать уважаемым членом общества, бродяжничал и был не в ладу с законом. Однажды у нас с ним зашел спор, как лучше всего скрыться от преследования, какие формы маскировки следует использовать. Помню, что Питер с самого начала высмеял все эти отпечатки пальцев и особые приметы, накладные бороды, парики и крашеные волосы. По его словам, главное это «атмосфера».
Если человек в новом, необычном для него окружении ведет себя так, как будто он в нем родился и никогда не покидал его, то ни один, даже самый умный, детектив не разоблачит его. В подтверждение этой мысли Питер привел такой пример. Однажды он сидел в церкви рядом с человеком, который его разыскивал, и они вместе читали Библию. Детектив видел его до этого в пивной и хотел арестовать, но Питер скрылся, выстрелив из пистолета в лампочку. Теперь он был в хорошем костюме, тщательно причесан и гладко выбрит, и, конечно, детектив считал его добропорядочным, законопослушным гражданином.
