Морис Леблан - Арсен Люпен – джентльмен-грабитель (сборник)
– Надеюсь, – сказал господин де Дрё комиссару, когда они остались одни, – надеюсь, вы ее не подозреваете? Я ручаюсь за нее. Она воплощение порядочности.
– О, я целиком разделяю ваше мнение, – подтвердил господин Валорб. – Я лишь подумал о неосознанном сообщничестве. Но, признаюсь, эту гипотезу придется отбросить… Тем более что она никак не поможет решить проблему, с которой мы столкнулись.
Комиссар больше не занимался расследованием, которое продолжил и дополнил в последующие дни следователь. Были опрошены слуги, проверено состояние засова, проведены эксперименты с окном кабинета, тщательным образом обследован внутренний дворик… Все было напрасно. Засов был исправен. Окно снаружи нельзя было ни открыть, ни закрыть.
Особенно пристрастно проверяли Анриетту, поскольку, несмотря ни на что, все сводилось к ней. Ее жизнь исследовали, словно под микроскопом. Было установлено, что за последние три года она выходила из особняка лишь четыре раза и всегда за покупками, о которых было хорошо известно. На самом деле она служила горничной и портнихой госпожи де Дрё, которая обращалась с ней чрезвычайно строго, о чем тайком сообщили остальные слуги.
– Впрочем, – говорил следователь, который через неделю пришел к тому же выводу, что и комиссар, – даже если бы мы нашли виновного, а мы его не нашли, нам все равно не удалось бы узнать, каким образом была совершена кража. И справа, и слева мы наталкиваемся на две преграды: запертая дверь и закрытое окно. Двойная загадка! Как вор мог проникнуть в помещение и как он мог покинуть его – что гораздо труднее, – оставив за собой запертую на засов дверь и закрытое окно?
Через четыре месяца у следователя возникла тайная мысль. Он решил, что супруги де Дрё, испытывавшие финансовые трудности, причем весьма значительные, продали «Колье королевы», и закрыл дело.
Кража столь ценного украшения нанесла супругам де Дрё-Субиз удар, от которого они долго не могли оправиться. Своеобразный резерв в виде сокровища больше не обеспечивал им кредита. Заимодавцы стали более требовательными и менее благосклонными. Супругам пришлось принимать срочные меры, отчуждать собственность, закладывать имущество. Словом, они разорились бы, если бы их не спасли два крупных наследства, полученных от дальних родственников.
Гордость супругов также пострадала, словно они лишились одного колена в своей дворянской родословной. Как ни странно, но графиня ополчилась на свою бывшую подругу по пансиону. Она испытывала к Анриетте настоящую ненависть и открыто обвиняла ее в краже. Сначала Анриетту переселили на этаж, отведенный слугам, а затем и вовсе указали на дверь.
Жизнь текла своим чередом. Никаких особенных событий не происходило. Супруги много путешествовали.
Но один факт, имевший место в этот период, заслуживает внимания. Через несколько месяцев после ухода Анриетты графиня получила от бывшей подруги письмо, вызвавшее у нее чрезвычайное удивление:
«Сударыня!
Не знаю, как благодарить Вас. Ведь это Вы, не правда ли? Вы прислали мне это? Это могли быть только Вы. Никто другой не знает, что я веду уединенный образ жизни в этой маленькой деревушке. Если я ошибаюсь, прошу простить меня. По крайней мере примите уверения в моей признательности за Вашу прошлую доброту…»
Что Анриетта хотела сказать этим письмом? Настоящая или прошлая доброта графини к ней сводилась к многочисленным несправедливым поступкам. Что означали эти уверения в признательности?
От Анриетты потребовали объяснений, и она ответила, что получила по почте обычным, не заказным и не ценным, письмом две банкноты достоинством в тысячу франков. На конверте, который Анриетта приложила к своему письму, стоял парижский штемпель, а ее адрес был написан явно измененным почерком. Больше на конверте не было никаких пометок.
Откуда взялись эти две тысячи франков? Кто их послал? Делом заинтересовалось правосудие. Но разве можно отыскать хотя бы какой-нибудь след в таких потемках?
Через двенадцать месяцев произошло то же самое. Потом в третий, четвертый раз. Все повторялось каждый год в течение шести лет, с той лишь разницей, что на пятый и шестой раз сумма оказалась вдвое больше, что позволило Анриетте, внезапно заболевшей, лечиться должным образом.
Существовала еще одна особенность: когда администрация почты задержала одно из писем под тем предлогом, что не была объявлена его ценность, два последних письма были отправлены как положено. Первое – из Сен-Жермена, второе – из Сюрени. Сначала отправитель подписался фамилией Анкети, потом Пешар. Обратные адреса, указанные на конвертах, оказались ложными.
Через шесть лет Анриетта умерла. Загадка осталась неразгаданной.
Публике хорошо известны эти события. Эта кража не могла не взбудоражить общественное мнение. Странная судьба этого колье, история которого потрясла Францию в конце восемнадцатого века, вызвала небывалый всплеск эмоций и столетие спустя. Но я собираюсь поведать о том, что не известно никому, кроме главных заинтересованных лиц и нескольких особ, которых граф настоятельно попросил хранить все в глубочайшей тайне. Но поскольку велика вероятность, что рано или поздно они нарушат клятву, я без малейших угрызений совести срываю завесу. Вместе с тем мы получим и ключ к разгадке, и раскроем тайну письма, опубликованного в газетах позавчера утром, этого удивительного письма, которое только усилило – если таковое еще возможно – путаницу и таинственность, окутывавшую эту драму.
Произошло это пять дней назад. В числе гостей, обедавших у господина де Дрё-Субиза, были две его племянницы и кузина, а из мужчин – президент парламента Эссавиля депутат Боша, шевалье Флориани, с которым граф познакомился на Сицилии, и генерал маркиз де Рузьер, старый друг семьи.
После обеда дамы пили кофе, а мужчинам позволили выкурить по сигарете при условии, что они не покинут гостиную. Завязалась беседа. Одна из молодых девиц в шутку предложила погадать на картах и предсказать будущее. Потом речь зашла о громких преступлениях. В связи с этим господин де Рузьер, никогда не упускавший случая поддразнить графа, напомнил ему об истории с колье. Господин де Дрё ненавидел эту тему.
Все принялись высказывать свое мнение, излагать собственную версию. Разумеется, все гипотезы противоречили друг другу, все они были несостоятельными.
– А вы, сударь, – обратилась графиня к шевалье Флориани, – что вы думаете по этому поводу?
– О, сударыня, я ничего не думаю.
Все разом запротестовали. Дело в том, что шевалье только что красноречиво поведал им о различных происшествиях, которыми занимался со своим отцом, магистратом Палермо. Его умение разбираться в подобных историях и тяга к ним были очевидны.
