Артур Дойль - Красное по белому
Окончив молитву, оба уселись снова на прежнее место и сидели тихо до тех пор, пока ребенок не заснул, прижавшись к широкой груди своего покровителя. Последний сидел еще некоторое время, сторожа сон девочки, но вскоре заснул и сам. Уже три дня и три ночи он ни на одну минуту не давал себе покоя и отдыха, и поэтому теперь веки его невольно сомкнулись над уставшими глазами, голова опустилась на грудь, и темные пряди его седеющей бороды смешались с шелковистыми кудрями ребенка. Оба погрузились в одинаковый тяжелый сон без сновидений.
Если бы наш путешественник бодрствовал еще несколько минут, то был бы свидетелем необыкновенного зрелища. На горизонте соляной пустыни, далеко, очень далеко, показалось небольшое облачко пыли. Легкое, едва заметное сначала, оно постепенно увеличивалось и наконец выросло в большое густое облако, медленно приближавшееся. Отчего произошло это облако? Если бы это было в более плодородной стране, то его могло образовать пробегавшее стадо диких бизонов, но в таком бесплодном и унылом месте, как эта пустыня, подобное предположение было лишено всякого основания. Когда облако приблизилось к скале, на которой отдыхали наши путешественники, можно было различить рядом с большими крытыми повозками силуэты вооруженных всадников. Это был караван, направляющийся к востоку. Но какой это был громадный, многочисленный караван! Первые ряды его уже подошли к скале, в то время как последние еще не были даже заметны на горизонте. Вся эта толпа всадников и пешеходов, фургонов и повозок высыпала широкой лентой с одного конца пустыни до другого. Женщины пошатывались под непосильной ношей, дети шли неуверенными шагами или с любопытством выглядывали из-под полотна повозок. Было очевидно, что это не обыкновенный караван, а кочующий народ, которого какие-то злоключения заставили бросить насиженные места и искать новые пастбища для своего скота. Воздух наполнился смешанным гулом голосов, заглушаемых скрипением колес и ржанием лошадей. Но этот шум не достиг ушей двух несчастных существ, спавших тяжелым сном на вершине скалы.
Во главе каравана ехали двадцать всадников, вооруженных ружьями. Их лица были суровы и цветом напоминали их темные платья. Подъехав к утесам, они остановились и начали совещаться о чем-то.
— Колодцы находятся вправо от нас, братья, — произнес один из них.
Это был человек с острым, стальным взглядом и тонкими губами. Его подбородок был гладко выбрит, а волосы пестрели сединой.
— Направо от Сьерра-Бланки мы попадем на Рио-Гранде, — возразил другой.
— Не будем бояться того, что останемся без воды. Тот, Кто источил воду из скалы, не оставит своего избранного народа и ныне! — воскликнул третий.
— Аминь! — ответили все.
Они уже хотели снова двинуться в путь, когда один из них, самый юный, обладающий острым зрением, вдруг издал удивленное восклицание, указывая на голый утес, возвышавшийся над их головами. Высоко над скалой весело колыхался от ветра маленький уголок розовой материи, производя странный контраст с общим серым тоном пустыни.
Караван мгновенно остановился, мужчины схватились за оружие, в то время как другие всадники быстро приблизились к передовому отряду, чтобы поддержать его. Страшное слово «краснокожие» было у всех на устах.
— Их здесь не должно быть много, — сказал старик, который имел вид начальника. — Мы уже вышли из областей павнов и не можем встретить другие племена, пока не перевалим за эту горную цепь.
— Если вы позволите, брат Стангерсон, то я пойду на разведку? — спросил один из всадников.
— И я, и я! — воскликнуло с полдюжины голосов.
— Оставьте лошадей здесь, мы подождем вас, — сказал начальник.
В одно мгновение молодежь сошла с коней, спутала им ноги и начала проворно взбираться по отвесной скале, на вершине которой мотался по ветру кусочек розовой тряпки, так заинтриговавший всех. Они карабкались по голым камням с ловкостью и проворством людей, бывавших в опасных переделках. Оставшиеся внизу следили за тем, как они отважно прыгали с камня на камень, взбираясь все выше и выше, пока не исчезли за последним выступом, ярко вырисовывавшимся на лазури неба. Молодой человек, который первым вызвался идти на разведку, шел впереди во главе других. Шедшие за ним товарищи увидели, как он, достигнув вершины, вдруг остановился и с удивлением поднял руку кверху. Они поспешно подбежали к нему и в свою очередь остановились как вкопанные при виде зрелища, возникшего перед их глазам.
На маленькой площадке, которой оканчивалась скала, находился громадный камень. Под защитой этого камня лежал, растянувшись, какой-то человек крепкого сложения, несмотря на ужасающую худобу, с густой всклокоченной бородой. Его спокойное лицо и ровное дыхание свидетельствовали о глубоком сне. Вокруг его морщинистой и мускулистой шеи обвились две полные беленькие ручки ребенка, который спал, плотно прижав свою золотистую головку к груди пожилого человека. Розовые губки ребенка, полуоткрывшись в сонной улыбке, показывали ряд ровных молочно-белых зубов. Ножки, полные и маленькие, были обуты в короткие белые чулочки и башмачки с блестящими пряжками. Нежное личико спящего ребенка представляло странный контраст с лицом незнакомца. Недалеко от них, на остром выступе соседней скалы, важно сидели три громадные птицы. Увидев приближающуюся группу людей, они начали испускать резкие крики досады и, наконец, тяжело поднявшись с места, улетели прочь. Крик этих птиц разбудил спящих. Они быстро вскочили, бросая испуганные взгляды, и в остолбенении уставились на окружавших их людей.
Незнакомец окинул быстрым взглядом равнину, такую тихую и пустынную несколько времени тому назад, а теперь наполненную шумом и громадной толпой людей и повозок. На лице его промелькнуло выражение недоверия, и он провел костистой рукой по своим глазам.
— Вот и галлюцинации уже начались, — прошептал он.
Маленькая девочка стояла возле него и, держась рукой за полу его платья, смотрела на все происходившее глазами, полными наивного любопытства.
Прибывшие люди, с которыми пришла помощь двум бедным странникам, вскоре убедили их, что они — вовсе не плод их воображения. Один из них взял девочку и посадил ее себе на плечо, в то время как двое других подхватили под руки ее спутника, чтобы помочь ему сойти к повозкам.
— Меня зовут Джон Ферье, — произнес последний. — Нас было двадцать человек эмигрантов. Я и этот ребенок остались в живых, а остальные все погибли от голода и жажды там, на севере.
— Это ваша дочь? — спросил один из всадников.
— Я полагаю, что вполне приобрел право называть ее так, — тоном вызова ответил он. — Она моя, потому что я ее спас, и никто не придет за нею. С этого дня ее зовут Люси Ферье. Но кто же вы? — прибавил он, с любопытством разглядывая своих спасителей, энергичные лица которых густо загорели от солнца. — Как вас много!
