Эстель Монбрен - Убийство в музее Колетт
Она даже и не попыталась протестовать против такой вопиющей несправедливости. Задетый ее молчанием, он закурил сигарету. Ему хорошо было известно ее отвращение к табаку. Она расценила этот жест как провокацию.
— И когда же ты рассчитываешь заняться вином? — спросил он, выпуская длинную струйку дыма.
Вино! Она так и не выбрала время съездить в Треньи, как намеревалась.
— После обеда, — ответила она, не растерявшись. — Заодно я загляну в Трикоте, закажу легкую закуску.
— Если тебе нравится так транжирить время… — Тут он был сто раз не прав. — Все эти истории отвлекают тебя от работы. Совсем незачем ехать в деревню и разрываться на части. Что стало для тебя важнее?
— Сейчас пытаюсь всех примирить. Но без видимого успеха. Честно говоря, не так-то легко драться на всех фронтах. Мне тоже, когда я прихожу домой, хочется расслабиться.
— Вам всем нужны соломенные тюфячки…
Марго подчеркнуто посмотрела на свои часики.
— Ты хочешь, чтобы я отменила?..
— Не стоит. Все равно меня там не будет.
Она не поддалась на уловку. Нет, уговаривать его она не станет.
— Может быть, оно и к лучшему.
Ален развернулся, свистом позвал собаку и пошел по склону к реке.
Сильно рассерженная, она встала. Он ей испортил весь день. Повернувшись спиной к потускневшему вдруг пейзажу, она направилась в кухню. С облегчением ощутила уют кухонной утвари, а привычные движения вконец успокоили ее.
Глава 16
Мэгги Смит, их соседка, была не в духе; нервным жестом она откинула падавшую на левый глаз прядь волос, стараниями дорогого парижского парикмахера приобретших пепельный цвет. Непокорная прядка мешала ей сосредоточиться, расставить по оттенкам голубые квадратики на рабочем столе. Она чувствовала себя жертвой свалившейся на нее популярности. Накануне ей даже пришлось прогнать каких-то вторгшихся нахальных типов, пытавшихся без разрешения — а стало быть, royalties[10] — сфотографировать бассейн, который сделал Мэгги знаменитой. Взяв за образец пользующиеся спросом книжонки, в которых детально и с юмором расписывалась веселая жизнь в течение нескольких месяцев где-нибудь на юге или одного сезона в Умбрии, эта непонятная англичанка на скорую руку накропала «Зиму в Пюизе», тем самым утешив себя после развода, оставившего ей лишь горечь в душе да немного денег. Месть ее заключалась в том, чтобы стать знаменитой и очень богатой с помощью справочника по выживанию для покинутых жен. Выход из создавшегося положения Мэгги видела в одном: реставрация какого-нибудь старинного особняка, желательно за границей. Такой совет она давала всем брошенным женам. На деньги, полученные от бывшей половины, и при содействии надежного адвоката они должны были покупать развалюху и превращать ее в идеальное жилище, где можно «вновь обрести себя», пользуясь советами журнала «Дома и бассейны Мэгги», редактором которого и была сама Мэгги. Сама же она непоколебимо верила в целительные способности усиленного занятия плаванием, не говоря ужо непрерывном притоке «друзей» мужского пола к владелице бассейна.
Вдалеке она заметила мужчину, бросающего собаке палку. После последнего урагана, повалившего самые старые деревья, ее владение Босоле, ее privacy[11], заметно пострадало. Мэгги спросила себя, есть ли возможность через Тика де Глориана заказать в Америке несколько уже подросших дубов, чтобы посадить их на месте вырванных с корнем деревьев, ускорив таким образом возмещение ущерба.
Мэгги выбрала Фортер приемной родиной потому, что ей приелся вид стволов строевого леса и тучных хлебных полей. Но она с сочувствием смотрела на относительно небольшие приусадебные участки своих пуайоденских соседей. Не потому ли у них нет больше внебрачных детей, что дома обнесены оградами? — неожиданно подумалось ей. Она всегда посмеивалась над этим провинциализмом, который льстил ее снобизму. С торжествующей иронией она достала очки, которые не выставляла на всеобщее обозрение, и переключила свое внимание на последний большой проект: «Голубое и белое, объединим их!»
По правде говоря, она не чувствовала прилива вдохновения. В Англии в таких случаях выпивают чашку чая. Во Франции пьют вино. Мэгги Смит потрясла стеклянным колокольчиком и, когда появилась горничная в переднике, пришла к компромиссу:
— Кофе, Роза, please[12].
Ей никак не удавалось правильно произносить букву «р», но она убедила себя, что в этом-то и заключается ее шарм. Как и в ее веснушках, бледно-голубых глазах и маленьком носике. Мэгги прочно утвердилась в мысли, что она именно такая, какой французы представляют себе англичанку. Эксцентричные шляпки, выступающие зубы… И пользовалась этим, чтобы дорого продавать свой образ. Блестящее доказательство ее успеха было перед глазами: это поместье Босоле, которое она оживила тремя годами раньше с чисто британским self control[13] и холодным чувством юмора.
— Сию минуту, мадам, — почтительно ответила горничная. — На двоих?
— На… — Недоговорив, она вопросительно приподняла бровь.
— Я видела месье Лашайля в глубине парка, — пояснила горничная.
— Да, очень хорошо, на двоих. Ступайте…
Мэгги поспешила к застекленной двери, чтобы пригласить своего бессовестного соседа. Такой случай нельзя было упустить. До сих пор все ее приглашения вежливо отклонялись. А мания французов всегда ссылаться на чрезмерную занятость раздражала ее, особенно в Марго Лонваль.
— Hi… there…[14] — крикнула она с великолепно отстроенной террасы, сопровождая зов маханием руки.
Находившийся далеко Ален Лашаль сделал вид, что не слышит ее. Но собака, тявкнув, бросилась к старинному, заново отделанному дому, к храму лакомств: она точно знала, где можно найти сахар.
В сердцах выругавшись, Ален Лашаль слегка повернулся и сделал едва уловимый жест, показавшийся Мэгги ободряющим. Она удвоила усилия и неистово звала: «Тоби, Тоби», — а когда спаниель подбежал к ней, крепко схватила его за ошейник; теперь-то скоро заявится и хозяин…
Он шел не торопясь, в душе проклиная то, что называл культурным недоразумением и фальшивым подражательством, доказательством чему служил подновленный дом. Все привезенные материалы были подлинными, стекла блестели под утренним солнцем, как будто их только вставили, балки как новенькие… Но во всем этом не чувствовалось никакой мысли. Тем не менее, рассказывая о своих осложнениях с местными рабочими и крестьянами, Мэгги Смит приобрела международную славу и, «хохоча до колик», как она любила повторять, заставляла мечтать мещаночек по ту сторону Ла-Манша. Но вот зато его собственные книги…
