Морис Левель - Ужас
– Что скажете?
– Кош уже три дня не возвращался домой.
Лицо пристава выразило страшное удивление. Итак, в течение трех дней репортер не появлялся ни в редакции, ни у себя дома? Как это ни казалось неправдоподобным, нельзя было не приписать это исчезновение каким-нибудь важным причинам.
Но, ввиду последних событий, их быстрого и таинственного хода, эти важные причины должны были иметь какую-нибудь связь с преступлением в доме на бульваре Ланн. Отсюда две гипотезы: или Онисим Кош сделал вид, что исчезает, чтобы удобнее вести за свой счет следствие, параллельное следствию полиции; или же он был тем или иным образом замешан в убийстве. В последнем случае опять-таки вывод мог быть двоякий: первый, довольно благоприятный, – его отделяли от преследований полиции несколько сот километров и граница; второй, может быть близкий к истине, – люди, которым было необходимо его молчание и боявшиеся, чтоб какое-нибудь его неосторожное слово не погубило их, просто устранили его…
Следуя все той же поспешной и фантастичной методе, пристав остановился на последнем предположении. Он спросил инспектора:
– Нет ли еще подробностей?
Инспектор не сразу ответил; он повторил вопрос:
– Алло! Вы слышите меня?
– Слышу; больше никаких подробностей не знаю.
– Хорошо, я завтра утром сам посмотрю. И он дал отбой.
«Завтра утром, голубчик мой, – подумал инспектор, – будет уже слишком поздно, так как, если к этому времени Кош не будет в моих лапах, то, во всяком случае, будет недалеко от этого».
В сущности, он не все рассказал приставу, желая сам разработать свой план. Будучи еще слишком молодым, чтобы требовать чтоб с его мнением считались, он решил действовать по личному вдохновению. С той минуты, как он нашел обрывки конверта, он почувствовал, что весь интерес дела должен сосредоточиться на этом клочке бумаги, и это чувство, сначала неясное, перешло в уверенность, когда он услышал номер дома Коша. Он жалел, что выказал свое волнение перед приставом, но утешился той мыслью, что начальник его слишком самолюбив, чтоб согласиться с мнением простого инспектора. И то, что он, минуту тому назад считал ошибкой, казалось ему верхом ловкости; тот факт, что он установил связь между двумя номерами «16», служил ему ручательством, что пристав не только не придает этому значения, но скорей, наоборот… Значит, он мог спокойно работать, не боясь никакого контроля.
Как мы увидим, Жавель ошибался. Но, из-за поспешных выводов пристава, результат будет почти тот же. В то время как его начальник истолковывал события, он их только констатировал. Но и утреннее открытие, и справка, полученная в доме Коша, – все было ничто в сравнении с той, которую он бережно скрывал, получив ее с удивительной легкостью.
Проходя по улице де Дуэ, Жавель машинально посмотрел на номер одного из домов и увидел: 22. Положительно, судьбе было угодно, чтобы эта цифра опять предстала перед его глазами, а он считал судьбу слишком могущественной силой, чтоб не подчиниться ее указаниям. Он быстро сообразил, что если он ошибается, то никто об этом не узнает, что попытка эта ничему не повредит, и вошел.
Комната сторожа находилась в углублении, он приотворил дверь:
– Здесь живет господин Кош?
– Не знаю такого.
Жавель сделал огорченное лицо и нерешительно продолжал:
– Он журналист. Не можете ли вы мне сказать?..
Сторож, гревший себе руки у печки, покачал отрицательно головой. Но жена его вышла из другой комнаты и спросила, в чем дело. Жавель сразу увидел, что она если не услужливее, то, по крайней мере, любопытнее, и повторил:
– Мне нужно журналиста, Онисима Коша. Мне сказали, что он здесь живет. Это, вероятно, ошибка, но не могли бы вы…
Муж пожал плечами, но жена подошла ближе:
– Как, ты забыл?
И, обращаясь к инспектору, она прибавила:
– У нас нет такого квартиранта, но тут жил журналист, съехавший полгода тому назад; после этого почтальон несколько раз по ошибке приносил сюда письма на имя того мосье, которого вы назвали…
И обернулась к своему мужу:
– Вспомни. Месяц тому назад пришло еще одно письмо. Справьтесь-ка в номере 16 или 18…
Жавель извинился за беспокойство, поблагодарил и, выйдя на улицу, дал волю своему восторгу, произнеся почти громко:
– Победа! Победа! Он не уйдет от меня!
Какой-то мосье, которого он чуть не сбил с ног, посмотрел на него и проворчал:
– Он, кажется, сошел с ума!
Но Жавель был так доволен собой, что даже не расслышал этого. Он поспешно вошел в дом номер 16 и спросил:
– Господин Кош есть?
– Его нет дома.
– Можете мне сказать, когда он вернется?
– Нет. Он, верно, поехал путешествовать.
– Черт возьми, – проворчал Жавель, – как это неприятно… Так, значит, вы знаете, когда он приедет обратно?
– Нет. Оставьте записку. Он получит ее вместе с письмами, которые ожидают его уже три дня.
– Три дня! – соображал Жавель. – Уж не напал ли я случайно на верный след?
И он прибавил, как бы говоря с самим собой:
– Оставить ему записку? Гм…
Потом, подумав, что можно, вероятно, собрать кое-какие сведения и что, возможно, жена швейцара доверчивее отнесется к мосье, сидящему и пишущему письмо в ее комнате, чем к посетителю, стоящему у входной двери, он сказал:
– Благодарю вас, я охотно напишу два слова, если это вас не обеспокоит.
– Нисколько. Присядьте. У вас есть чем писать?
– Нет, – ответил он.
Когда ему принесли перо, чернила и бумагу, он сел к столу и начал писать запутанное письмо, с просьбой о помощи, выдавая себя за бедного журналиста, не имеющего занятий и погибающего от голода.
Дойдя до конца страницы, он остановился, взял за угол лист бумаги и помахал им в воздухе, чтобы просушить.
– Не дать ли вам промокательную бумагу? – спросила жена швейцара.
– Право, мне совестно…
– Ничего не значит… А конверт?
– Да, пожалуйста…
Просушивая свой лист, Жавель спросил:
– Мосье Кош не предупредил вас о своем путешествии?
– Нет. Женщина, присматривающая за его хозяйством, пришла третьего дня по обыкновению; она ничего не знала и обратилась, как и вы, с расспросами ко мне. Она приходит каждое утро и убирает квартиру, но и она не имеет сведений… Это удивительно, так как обыкновенно, когда он уезжал куда-нибудь, он всегда говорил мне:
– Мадам Изабелла, я уезжаю на столько-то дней. Я вернусь в понедельник или во вторник… Наконец, он говорил все, что следует отвечать, если будут его спрашивать…
Жавель слушал с пером в руках. В его глазах отъезд Коша все более и более принимал вид бегства, а взяв во внимание необыкновенное совпадение номеров 22 и 16, он не мог не связать мысленно это исчезновение с преступлением на бульваре Ланн.
