Рекс Стаут - Ниро Вульф и умолкнувший оратор (сборник)
– Но я уже вымыла руки, инспектор! – заявила мисс Бун. – Я помогала на кухне готовить сандвичи, и, конечно…
– Очень жаль, – проворчал Кремер, – но тем не менее мы попытаемся. Даже после мытья могут остаться мелкие частицы. О вашем отношении к моей просьбе сообщите сержанту Стеббинсу. Я занят.
Он круто повернулся и вышел.
Именно в этот момент я почувствовал, что мне нужно немного успокоиться. Я заглянул в кабинет и сообщил Вульфу, что если я ему понадоблюсь, то буду у себя в комнате.
Микроскоп доставили во втором часу ночи. Я сбежал вниз.
Глава 20
Для осмотра рук выбрали мою комнату. Одновременно в ней находилось пять человек: два эксперта, детектив – он вводил и выводил людей, – очередной подозреваемый и я.
Сам я торчал тут отчасти потому, что не мог оставить без присмотра комнату, а главным образом потому, что никак не мог понять, как я, встречая всех этих людей у двери, сразу не опознал убийцу Фиби. Мне хотелось снова взглянуть на каждого из них. Меня не покидало ощущение – о чем, разумеется, я не говорил Вульфу, – что сразу опознаю убийцу, стоит мне взглянуть ему в лицо. Не спорю, это было бы новое слово в технике раскрытия преступлений, но именно так я думал. И сейчас, сидя на краю постели, я пристально всматривался в лица, в то время как эксперты с таким же вниманием разглядывали руки.
Первая – Нина Бун, бледная, усталая, неспокойная.
Второй – Дон О’Нил с налитыми кровью глазами, протестующий, нетерпеливый и в то же время с интересом наблюдающий за происходящим.
Третья – Хэтти Гардинг, раскисшая, взволнованная, со взглядом, совершенно лишенным того высокомерия, с каким она разговаривала со мной четыре дня назад, когда я навестил ее на службе.
Четвертый – Уинтергоф, представительный, крайне обеспокоенный и, наверно, потому обливающийся потом.
Пятый – Эрскин-старший, напряженный и преисполненный решимости.
Шестой – Элджер Кэйтс, с ввалившимися глазами, угрюмый, готовый вот-вот разрыдаться.
Седьмая – миссис Бун, самая подавленная из всех, совершенно растерянная, но пытающаяся держать себя в руках.
Восьмой – Соломон Декстер, опухший, с набрякшими веками, спокойный и с весьма решительным выражением лица.
Девятый – Бреслоу, с плотно сжатым от злости ртом и с глазами взбесившейся свиньи; единственный, кто выдержал мой взгляд и продолжал смотреть на меня, а не на свою руку, когда эксперты изучали ее при сильном свете специальной лампы.
Десятый – Эд Эрскин, насмешливый, скептический, совершенно протрезвевший и чувствующий себя как кот на солнышке…
Я не услышал от экспертов – как и они от меня – ни одного радостного восклицания, которое свидетельствовало бы о важном открытии. Они перебрасывались с каждым из проверяемых короткими фразами, инструктировали их, иногда обменивались замечаниями, и все. Им так и не понадобились всякие там коробочки, пинцеты и прочие инструменты, которые они все время держали под рукой.
– Ну и что? – спросил я, как только они закончили с последним, Эдом Эрскином.
– А то, что о результатах мы доложим инспектору, – ответил один из экспертов.
– Боже милосердный! – с завистью воскликнул я. – Как это, наверно, интересно – служить в полиции и быть приобщенным к ее секретам! Послушайте, для чего, как вы думаете, Кремер разрешил мне присутствовать при вашем занятии? Чтобы сидеть и созерцать потолок?
– Надо полагать, – заметил другой эксперт, – что инспектор проинформирует вас о результатах нашей работы. Филиппс, пойди к инспектору и доложи.
Я пошел в кабинет вместе с Филиппсом. Вульф сидел за столом. Тут же мы застали начальника нью-йоркской полиции, районного прокурора и двух чиновников ФБР, которые внимательно слушали Кремера. При виде Филиппса он умолк и сердито спросил:
– Ну?
– Господин инспектор, результаты микроскопического исследования рук оказались отрицательными.
– Блестящее достижение, ничего не скажешь! Передайте Стеббинсу, пусть возьмет у всех подозреваемых носовые платки и перчатки и пришлет вам. И дамские сумочки тоже. И пусть не забудет пометить, что кому принадлежит. Постойте! Из карманов пальто… Хотя нет, не так… Пусть он пришлет вам все пальто, шляпы и прочее, а вы тщательно осмотрите вещи, особенно карманы. И постарайтесь ничего не перепутать.
– Слушаюсь, сэр. – Филиппс вышел из кабинета.
Кремер тем временем продолжил разговор с начальником полиции:
– Мы не можем больше находиться в квартире, где временно останавливалась мисс Гантер, – сказал он. – Я не вправе взять на себя ответственность, да и не располагаю лишними людьми. Квартира принадлежит Кэйтсу. Три опытных детектива обыскивали ее в течение трех с половиной часов и ничего не нашли. Я готов продержать их там всю ночь, или пока мы не закончим здесь свои дела и не освободим Кэйтса, но и только. Задерживать дольше Кэйтса и оставлять своих людей у него на квартире я могу лишь в том случае, если получу распоряжение от вас, – он взглянул на начальника полиции, – или от вас, – он перевел взгляд на прокурора.
– Я бы не советовал этого делать, – вмешался Трэвис, один из чиновников ФБР.
– В конце концов, не такой уж это принципиальный вопрос, его можно решить в зависимости от обстоятельств, – напыщенно заметил прокурор.
Зазвонил телефон. Вашингтон вызывал Трэвиса. Он подошел к моему столу, где стоял аппарат, и в наступившем молчании поднял трубку. Трэвис говорил мало, больше слушал своего собеседника. Закончив разговор, он повернулся к нам:
– Мне только что сообщили нечто такое, что имеет прямое отношение к нашей беседе. Во время обыска в вашингтонской квартире мисс Гантер в коробке для шляп обнаружено девять валиков к диктофону фирмы «Стенофон».
– Черт возьми! – воскликнул Вульф. – Девять? – Он был так раздражен и рассержен, словно ему подали телячью котлету с прокисшим гарниром.
Все удивленно уставились на него.
– Да, девять, – сухо подтвердил Трэвис, недовольный тем, что Вульф помешал ему остаться в центре внимания. – Детективов неотступно сопровождал один из служащих Бюро регулирования цен; сейчас все они в канцелярии бюро прослушивают записи. – Он холодно взглянул на Вульфа: – Почему вы недовольны, что найдено девять валиков?
– Для вас, очевидно, это ничего не значит, – заносчиво ответил Вульф, – а для меня что девять, что ни одного. Мне нужно десять.
– Какая жалость – их всего лишь девять! – язвительно сказал Трэвис и, обращаясь к остальным, добавил: – Мне обещали тотчас позвонить из Вашингтона, если выяснятся еще какие-нибудь важные подробности.
