Жорж Сименон - Маленький человек из Архангельска
А тот, заметив это, растерялся. Как прежде у Ле Бука, между ним и его собеседником встала стена, и он опять начал спрашивать себя: неужели он не такой, как все?
— Я надеялся, что Джина вернется в четверг утром.
— Почему?
— Потому что она, как правило, пропадала всего на одну ночь.
Ему было трудно об этом говорить, но он вытерпел бы и горшие мучения, лишь бы его оставили в покое.
— Увидев, что она не вернулась, я решил, что она придет в течение дня, и вел себя так, словно ничего не произошло.
— Почему?
— Потому что не стоило…
Быть может, кто-то другой повел бы себя иначе? Нет, нужно пользоваться тем, что ему дали выговориться.
— Около десяти я, как обычно, пошел к Ле Буку.
— И сказали, что ваша жена уехала утренним автобусом к подруге в Бурж.
— Нет! — выйдя из себя, яростно крикнул Иона.
— Разве вы не сказали это в присутствии нескольких свидетелей?
— Сказал, но не так. Это не одно и то же. Ле Бук, спросил, как поживает Джина, и я ответил, что хорошо.
Ансель стоял рядом со мной и может подтвердить.
А Фернан, по-моему, заметил, что не видел ее утром на рынке.
— В чем же вы видите разницу?
— Погодите! — взмолился Иона. — Вот тогда я и сказал, что она уехала в Бурж.
— Почему?
— Чтобы объяснить ее отсутствие и дать ей время вернуться, прежде чем пойдут сплетни.
— Вы только что сказали, что ей это безразлично.
Иона пожал плечами. Конечно, сказал.
— И что вам тоже безразлично…
— Допустим, меня застали врасплох. Я находился в баре, вокруг были знакомые, и меня спросили, где моя жена.
— Вас спросили, где она?
— Сказали, что не видели ее. А я ответил, что она в Бурже.
— Почему в Бурже?
— Потому что время от времени она ездила туда.
— А зачем было говорить про автобус семь десять?
— Потому что я вспомнил, что вечером автобуса в Бурж нету.
— Вы подумали обо всем.
— Об этом я подумал случайно.
— А о Лут?
— О ней, по-моему, даже не я первый заговорил. Если я не ошибаюсь, Ле Бук спросил: «Она поехала навестить Лут?» Всем известно, что Лут в Бурже и что она дружит с Джиной.
— Любопытно! — тихо сказал Баскен, глядя на него внимательнее, чем раньше.
— Все очень просто, — ответил Иона, пытаясь улыбнуться.
— Возможно, не так уж и просто! — серьезным тоном и с раздосадованным видом промолвил инспектор.
6. Полицейский на велосипеде
Быть может, Баскен надеялся, что Иона одумается и признается? Или просто хотел лишний раз подчеркнуть неофициальный характер визита? Во всяком случае, перед уходом он опять повел себя, как вначале, — принял вид случайного посетителя и, повернувшись спиной к букинисту, стал листать книги. Наконец посмотрел на часы, вздохнул и взял со стола шляпу.
— Мне пора. У нас еще будет возможность поговорить.
Баскен сказал это не с угрозой, а так, словно перед ним стояла еще не решенная задача. Иона проводил его до двери, которая оставалась открытой, и по привычке всякого торговца окинул взглядом улицу. Он был встревожен. Когда он повернулся направо, солнце ударило ему в лицо и он не смог различить лиц людей, стоявших вокруг Анджелы. В одном он был уверен: торговку овощами окружала группа людей, в основном женщин, смотревших в его сторону. Повернувшись налево, он увидел другую группу на пороге бара Ле Бука; в центре ее виднелся бело-голубой комбинезон и забрызганный кровью фартук Анселя. Выходит, они раньше него были в курсе событий и следили за визитом инспектора. Через распахнутую настежь дверь они могли слышать обрывки разговора, когда Иона повышал голос. А может, некоторые даже незаметно подошли поближе?
Иона скорее был оскорблен, чем напуган. Они вели себя недостойно по отношению к нему, а он этого не заслуживал. Ему стало стыдно, что он так поспешно вернулся в лавку, словно убежал от них, но он не мог вот так, без подготовки, выдержать их враждебное любопытство. А в том, что их молчание враждебно, сомнений не было. Лучше бы они выкрикивали оскорбления и свистели. Итак, ему придется сносить это молчание много дней, жить отрезанным от всего мира.
Он попытался продолжать работу, не понимая толком, что делает; за несколько минут до четырех, по обыкновению, посмотрел на часы. В это время он обычно пил кофе у Ле Бука. Стоит ли менять привычки? Искушение было велико — это ведь самое простое решение. Но что бы ни думал Баскен, именно из верности Джине, ради Джины он постарается жить как раньше.
Когда Иона вышел за порог, за ним уже никто не следил; рыжая собака Шенов, спавшая на солнце, лениво подошла, обнюхала его пятки и подставила голову, чтобы он ее приласкал. В баре Ле Бука сидел лишь какой-то незнакомец да старый бродяга жевал в углу краюху хлеба с колбасой.
— Привет, Фернан. Чашку кофе, пожалуйста, — произнес Иона, внимательно следя за модуляциями своего голоса.
Он старался оставаться естественным. Фернан молча подставил чашку под хромированный кран и пустил пар; он отводил глаза в сторону, ему явно было неловко, словно он сомневался, не следует ли вести себя с Ионой более жестко. Мильк понимал: Ле Бук не может иначе.
Сейчас весь Старый Рынок ополчился на него, включая, вероятно, и тех, кто вообще ни о чем не знал. Иона не заслуживал этого — не только потому, что не был виноват в том, в чем его могли обвинить, но и потому, что его всегда незаметно, неслышно вынуждали жить, как они, с ними, походить на них. Несколькими днями раньше ему казалось, что благодаря терпению и покорности ему это удалось. Он вел себя смирно. Не забывал, что он иностранец, сын другого народа, родившийся в далеком Архангельске и перипетиями войны и революции заброшенный в маленький городок в Берри.
Шепилович, например, таким смирением не обладал.
Эмигрировав во Францию, он тем не менее не упускал случая критиковать страну и ее обычаи, судить о ее политике; даже Константин Мильк, держа рыбную лавку, часто разговаривал с Натальей по-русски в присутствии покупателей. Никто на него за это не сердился. Быть может, потому, что он ничего не просил и не обращал внимания на мнение соседей? Знавшие его и сейчас отзывались о нем с симпатией, как о личности сильной и колоритной. Иона же — может быть, потому, что первые сознательные его впечатления относились к Старому Рынку — всегда пытался с ним слиться. Он не требовал от соседей, чтобы они считали его за своего.
Он чувствовал, что это невозможно. Он вел себя со сдержанностью приглашенного, каким в самом деле считал себя. Ему дали возможность существовать, открыть лавку. Каждое утро его окликали:
— Привет, господин Иона!
На свадебный ужин он пригласил тридцать человек; у выхода из церкви весь рынок выстроился шпалерами.
