Жорж Сименон - Маленький человек из Архангельска
Однажды утром, уходя в школу, он увидел у Голубого дома толпу. День был базарный. Перед домом стояла «скорая помощь» и еще две черные машины; давка была такая, что это могло бы показаться бунтом, если бы не гнетущее молчание на улице. Мать сразу увела Иону и уверяла потом, что смотреть там было нечего, однако он до сих пор сохранял убеждение, что на носилках, которые несли два санитара в белом, лежал человек с перерезанным горлом, а в доме вопила женщина, как вопят сумасшедшие.
— Ты воображаешь, будто видел то, о чем узнал после их разговоров.
Возможно, мать говорила правду, но Ионе трудно было согласиться, что эта картина действительно никогда не представала его детским глазам. Позже он узнал, что Лантен мучился, чувствуя себя лишним ртом в доме родителей жены. Он неоднократно давал понять, что долго так не продлится, и начал подумывать о самоубийстве. За ним присматривали. Жене случалось даже ходить следом по улицам. В ту ночь Лантен ее не разбудил, хотя и мучился от приступа лихорадки. Под утро она, по обыкновению, первая спустилась вниз, полагая, что муж мирно спит, а он взял бритву, тихо вошел в спальню тестя и тещи и перерезал им горло; он видел, как это делают на войне, да и сам, вероятно, тоже так делал. Закричать успела лишь старая г-жа Арно. Дочь ее ринулась вверх по лестнице, но прежде чем добежала до двери, все было кончено; муж, стоя посреди комнаты, уставился на нее «безумным взглядом» и перерезал себе сонную артерию. Теперь г-жа Лантен, маленькая и совершенно седая, с такими же, как у матери, редкими волосами, все еще продолжала торговать детской одеждой.
Почему Иона, засыпая, вспомнил об этой драме? Не потому ли, что недавно прошел мимо Голубого дома и заметил тень за занавеской?
Это ему надоело. Он попытался думать о другом.
Через полчаса, так и не уснув. Иона встал и пошел за снотворным. Он принял две таблетки, и подействовали они почти мгновенно. Однако около четырех он проснулся и лежал с открытыми глазами в рассветной тиши, пока не пришла пора вставать. Мильк чувствовал себя разбитым и встревоженным. Решил было не ходить за рогаликами, потому что голода не испытывал, однако, приученный к самодисциплине, пересек пустынную площадь; у зеленной лавки Анджела расставляла на тротуаре корзины.
Видела ли она его? Или притворилась, что не заметила?
— Три? — спросила булочница, уже по привычке.
Иона почувствовала раздражение. Ему казалось, что за ним шпионят, что другие знают такое, о чем он даже не догадывается. Ансель с сигарой в зубах разгружал куски говяжьей туши; он делал это легко, хотя и был на несколько лет старше Ионы.
Мильк поел, вытащил коробки с книгами и решил сначала покончить со своими «закромами», а потом уж прибраться в спальне; в половине десятого он все еще работал, пытаясь с помощью библиографического указателя определить, не является ли первым изданием только что найденный в куче истрепанный томик Мопассана.
В лавку кто-то вошел, но Иона не сразу поднял глаза.
По силуэту он определил, что это мужчина; тот не спеша изучал книги на полке. Взглянув наконец на вошедшего, Иона узнал полицейского инспектора Баскена, который довольно часто покупал у него книги.
— Извините, — промямлил Мильк, — я занимался…
— Как дела, господин Иона?
— Хорошо. Все хорошо.
Он готов был поклясться, что на этот раз Баскен пришел не для покупки книг, хотя и держал одну в руке.
— А как Джина?
Иона покраснел. Пытаясь это скрыть, покраснел еще сильнее и почувствовал, что у него горят уши.
— Думаю, у нее тоже все хорошо.
Баскен был на несколько лет моложе его; родился он на другом берегу канала, в одном из домов, окружающих кирпичный завод. Он часто появлялся на рынке, и если у кого-нибудь из торговцев случалась кража, занимался ею, как правило, он.
— Ее нет?
Иона помедлил, сказал «нет», а потом, словно бросаясь головой в омут, выпалил:
— Она ушла в среду вечером, сказав, что идет посидеть с малышом Клеманс, дочки Анселя. С тех пор не вернулась, и я ничего о ней не знаю.
Ионе полегчало, потому что он сказал наконец правду, раз и навсегда разделался с историей про поездку в Бурж, которая его преследовала. Баскен слыл рассудительным и порядочным человеком. Иона слыхал, что у него пятеро детей и что его жена, болезненная светлая блондинка, на самом деле крепче многих сильных с виду женщин. На Старом Рынке вообще можно по услышанным там и сям разговорам узнать все о человеке, которого в глаза не видел. Иона не знал г-жу Баскен, жившую в маленьком доме на окраине города, но, вероятно, встречал ее, когда она ходила за покупками.
Инспектор не хитрил с ним, не старался в чем-то уличить. Он спокойно стоял у прилавка с книгой в руке, словно покупатель, болтающий о дожде и хорошей погоде.
— У нее был с собой багаж?
— Нет, ее чемодан наверху.
— А платье, одежда?
— Она ушла в одном красном платье.
— А пальто?
Не следует ли из этих слов, что Баскен знает больше, чем кажется? Иначе с какой ему стати думать о пальто?
О пальто подумал Фредо, это так, но лишь после того, как обшарил спальню. Выходит, в полицию сообщил Фредо?
— Оба ее пальто тоже в шкафу.
— У нее были с собой деньги?
— Если и да, то немного.
Сердце Ионы колотилось в стесненной груди, и он с трудом сохранял естественный тон.
— У вас нет даже представления, куда она могла отправиться?
— Никакого, господин Баскен. В среду в половине первого ночи я так забеспокоился, что дошел даже до дома Клеманс.
— Что она вам сказала?
— Я не зашел к ним. Свет не горел. Я подумал, что они уже спят, и не захотел беспокоить. Надеялся, что Джина вернулась другой дорогой.
— Вы кого-нибудь встретили?
Этого вопроса Иона боялся больше всего, потому что понял — речь идет об алиби. Он отчаянно попытался припомнить, потом обескураженно признался:
— Нет. По-моему, нет. — И тут же добавил:
— На Буржской улице я слышал разговор какой-то пары, но не разглядел их.
— Вы никого не встретили по дороге?
— Не знаю, не обратил внимания. Я думал о жене.
— Постарайтесь вспомнить.
— Стараюсь.
— Мог вас видеть кто-нибудь из окна?
— На углу улицы Премонстрантов и Двух Мостов в чьем-то окне горел свет, — возликовал Иона.
— В чьем?
— Не знаю, но могу показать дом.
— Окно было открыто?
— Нет. Кажется, нет. Штора была опущена. Я даже подумал, не болен ли кто-нибудь в доме.
— Почему вы об этом подумали?
— Просто так. Было очень тихо…
Баскен наблюдал за ним с серьезным видом, но без суровости или неприязни. Со своей стороны Иона счел естественным, что тот выполняет свои обязанности; пусть уж лучше это будет Баскен, чем другой. Инспектор обязательно поймет.
