Томас Фрэнк - Шерлок Холмс и Священный Меч
Отыскав стойло Фанданго, я, прежде чем набросить на нее узду, тихо заговорил с лошадью, чтобы она привыкла к моему присутствию. Затем вывел ее из стойла, надел и закрепил седло. Остальные лошади недовольно фыркали и тихо ржали, но я не обращал на них внимания, не без основания надеясь, что меня никто не заметит. А если и заметят, то тоже ничего страшного. Затянув подпругу, я закрепил повод у соседнего стойла, полагая, что стоявшая рядом лошадь, успокоенная видом Фанданго, не будет сопротивляться. Так оно и вышло. Оседлав обеих лошадей, я отвел их обратно в стойла. Вся эта операция заняла не более пятнадцати минут, и когда я постучал с черного хода. Дули, не раздумывая, впустил меня. Испытывая значительное облегчение при мысли о том, что я успешно выполнил первую часть задания, я возвратился в спальню, ожидая сигнала к началу второго акта.
Сидя в кресле, я приготовился к мучительному томлению в неизвестности, которое в подобных ситуациях бывает особенно непереносимым. Еще не так давно я наслаждался мирной атмосферой наших уютных апартаментов на Бейкер-стрит, и вот я уже в Суррее и даже не представляю, с кем мне суждено столкнуться. Дело-то начиналось довольно прозаически! Но внесение покойного отца нашего клиента в список действующих лиц драмы ввело в нее мрачные, даже зловещие мотивы.
Тут я вспомнил об агенте Майкрофта, который умер в нашем присутствии. Это странное событие, казалось, не имело никакой связи с вторжением Дитса в наши апартаменты, но, хорошо зная Холмса, я не сомневался, что он придерживается другого мнения. Все это как будто бы имело весьма отдаленное отношение к пребыванию некоего Джона Г. Ватсона в Суррее, но раздувающиеся ноздри Шерлока Холмса свидетельствовали, что он уже взял след.
Пришлось отмести все эти размышления мыслью о необходимости собраться с силами. Мне вот-вот предстоит действовать, я вскочил и принялся надевать костюм для верховой езды.
Затем, устроившись в кресле поудобнее, я наконец задремал, но тотчас вскочил, заслышав громкий шум. Снаружи доносились громкие обеспокоенные, а затем и полные ужаса крики. В комнату проник запах дыма, и мне даже пришла в голову смехотворная мысль, что это Холмс раскуривает свою трубку. Однако запаха табака я не почувствовал. У лестницы дым стал гуще. Боже праведный! Пожар!
Выбежав из ближайшей ко мне боковой двери, я увидел над конюшнями с рысаками огромные языки пламени. Как ни странно, но в этой суматохе и беготне я остался один. Все обитатели усадьбы отчаянно боролись с огнем, пытаясь спасти редких животных.
Я уже хотел было присоединиться, но во время вспомнил наставления Холмса и кинулся к конюшне для верховых лошадей. Направляясь к Фанданго, я слышал со всех сторон ржание и фырканье, ибо охваченные возбуждением и страхом животные нервно метались по стойлам. К счастью, запах гари ветер относил в сторону, не то они могли бы стать неуправляемыми. Мое появление, казалось, успокоило гнедую кобылу, я вывел ее из стойла, а затем взял за поводья другую лошадь.
С неожиданной для себя ловкостью и силой я вспрыгнул на Фанданго. Двинувшись вперед, повел второе животное за собой. Стоило нам выбраться из конюшни, как Фанданго сразу же почуяла поблизости огонь. Я пустил ее вокруг усадьбы, и она поскакала во весь опор, так взбрыкивая, что у меня стучали зубы. Обогнув усадьбу, мы помчались по главной дороге прочь от Мейзвуда. Я изо всех сил сжал поводья второй лошади: та, впрочем, ни на шаг не отставала.
Затем я попытался управлять трензелем, а в конце концов, схватившись рукой за седельную луку, вдруг непонятно почему вспомнил кличку второй лошади: ее звали Тайна – вполне подходит для Холмса. О Мать небесная, взмолился я, доеду ли я когда-нибудь до него.
Неожиданно на моем пути возникло препятствие: как всегда по ночам, белые ворота были закрыты. Отважная Фанданго и рядом с ней Тайна мчались слишком быстро, чтобы вовремя остановиться: поводья я выпустил, а если бы и держал, у меня все равно не хватило бы сил справиться с обеими.
Не слишком высокие белые ворота казались мне просто громадными. В отблесках луны белые доски, казалось, мерцали призрачным светом. Подумать только: я, посвятивший всю свою жизнь спасанию людей, погибну с переломленной шеей или с вонзившимся мне в тело острым концом доски! Вряд ли моя бедная мать, царствие ей небесное, могла когда-нибудь вообразить, что я паду, как один из тех злосчастных кавалеристов, которым не удалось пережить отчаянную атаку в Крыму.
Ворота были уже совсем рядом. Все еще держась одной рукой за седельную луку, а другой сжимая поводья второй кобылы, я инстинктивно пригнулся, как это делают охотники, в погоне за неуловимой лисой перемахивая через каменную стену. Цокот копыт вдруг смолк, и на какое-то мгновение я оказался в воздухе, как бы осуществляя своим полетом древнюю мечту человечества. Все это время, пока две великолепные лошади, вытянув ноги, летели над барьером, я чувствовал себя совершенно невесомым. Вероятно, зрелище было изумительным, мне самому, однако, посмотреть не довелось, ибо я закрыл глаза и еще крепче вцепился в луку, не имея даже времени помолиться за спасение своей драгоценной души.
В следующий момент мы тяжело приземлились на дорогу. Ноги у меня выскользнули из стремян, и я чудом удержался в седле.
Перескочив через препятствие, в видимом облегчении Фанданго замедлила свой бег, я сумел поймать развевающиеся по воздуху поводья. Откинувшись назад, я все же натянул их, и Фанданго, а затем и Тайна значительно сбавили скорость. И тут меня окликнули:
– Эй, Ватсон!
В полутьме на обочине стоял Холмс и махал белым платком. Я был так поражен, услышав его голос, так изумлен тем, что остался жив, что почувствовал вдруг невероятный прилив сил. Левой рукой, которая мгновение назад буквально отваливалась, я перебросил поводья направо, нагнулся сам, плотно прижав Фанданго к Тайне и остановил обеих лошадей рядом с Холмсом.
Великий сыщик подхватил выпущенные мной поводья, остановил Тайну за трензель, точно также он поступил и с Фанданго, все это время не сводя с меня изумленного взгляда. Взмыленные лошади тяжело дышали, котелок-дерби у меня на голове съехал набок. Отклонись я чуть в сторону, и свалился бы с седла, как мешок с мукой. Момент был напряженным, ситуация критической, но Холмс все еще глазел на меня так, будто перед ним вдруг открылись неведомые перспективы. Я не раз писал, что мой близкий друг наделен редкой способностью одним взглядом оценивать обстановку, в один миг представлять себе происшедшее, но на этот раз он пребывал в необычной для него растерянности.
– Ватсон, дорогой, глядя на вас, я едва не лишился дара речи. Ворота в добрых пять футов вышиной вы преодолели, как казак, на полном скаку. Да еще с двумя лошадьми. Если бы Дитс дал вам рысака, я поставил бы на вас, дорогой друг.
