Поль-Луи Сулицер - Ориан, или Пятый цвет
Проект неоднократно откладывался бирманской стороной. Военные Рангуна находили его слишком дорогим, сетовали на нехватку валюты. Говорили и об отстраненности своей страны от международного финансового сообщества. И всякий раз Оливье Кастри приходилось прибегать к помощи посредника, рекомендованного министерством промышленности, к некоему Октаву Орсони. Этот корсиканец, уже перешагнувший пенсионный возраст, более тридцати лет вершил дела на благо «Французской нефтяной компании» в Африке и на Дальнем Востоке. Для него были открыты двери всех влиятельных организаций мира. Познакомившись с ним, Кастри понял, что ему только предстоит учиться искусству тайной дипломатии. Он узнал, как осуществляется дележ комиссионных, как отвечать на требования взяточников из числа бирманского руководства, как не ущемлять офшорные фирмы, представляющие интересы некоторых политических партий и правительственного большинства и оппозиции. «Если хочешь выиграть тьерсе {4}, — заметил как-то Орсони, — надо ставить сразу на всех лошадей в одном заезде».
Покупая непреклонность одних, молчание других, Оливье Кастри постепенно дошел до позиции, где понятий идеалов и этики не существовало. Значение имел лишь барыш от вложения капитала. Здесь следовало смотреть только вперед и не считаться с «накладными расходами», а слово «совесть» было забыто.
Вообще-то Кастри редко встречался с Орсони. Тот сам ездил в Бирму за счет «Франс-Атом». Когда же ситуация в Рангуне прояснилась, Орсони потребовал значительную сумму «в возмещение убытков». Обычно они разговаривали по телефону. Вот уже три месяца Кастри не нуждался в услугах Орсони и не вспоминал о нем. Очевидно, так устроена память: пришел успех, и лишнее отсекается. Речь Жилля Вризара заставила вспомнить это имя.
Кастри ехал в машине по автостраде А 14, когда услышал по радио экстренное сообщение об инциденте в Национальном собрании и о реакции Матиньона, замораживающей все отношения с Бирмой. Пот выступил на лбу. В горле пересохло. Не выпуская из рук рулевого колеса, он зубами открыл бутылку минеральной воды. Выехав из кварталов Дефанс, он немедленно повернул к башне «Франс-Атом», припарковался, велел служащему отогнать машину в гараж и поднялся к себе на тридцать шестой этаж. «Тридцать шесть чертей», — пробормотал он сквозь зубы. Приказав секретарше не отвлекать его ни под каким предлогом, он закрылся в своем кабинете. «Проиграл партию в гольф», — предположила та. Просто Кастри вошел во вкус мошенничества, он не хотел проигрывать.
Мало-помалу приходило осознание последствий аннулирования взятых обязательств. Он подумал о суммах, переведенных на его счет в Люксембурге. Часть средств он истратил на перестройку своего замка в Лангедоке. Немало денег уходило на содержание его любовницы Пенелопы, которую он поселил в шикарных апартаментах, выходящих окнами на площадь Инвалидов. От холодного пота озноб пробежал по телу. «А вдруг они потребуют вернуть деньги?» — думал он, нервно барабаня пальцами по мраморной столешнице своего бюро. Китайские посредники, с которыми он встречался два раза, совсем не походили на своих слащавых божков. Он знал, что они способны нанять убийц, которые найдут его в любом уголке земного шара и накажут обманщика, нарушившего свое слово. Им нет дела до решений правительства. Китайцам, как и бирманцам, судя по всему, совершенно наплевать на права человека, зародившиеся еще в старой Франции.
Люди Орсони хорошо изучили привычки Оливье Кастри. Знали они, в частности, и о том, что по средам он засиживался допоздна в своем кабинете, отрабатывая часы, потраченные на гольф. Около девяти вечера он заходил в кафе на Елисейских полях, съедал жареный антрекот и просматривал в газетах статьи по экономическим вопросам. Несмотря на подавленность, глава «Франс-Атом» ничего не изменил в своем ритуале. Сегодня он пытался дозвониться до советника Министерства промышленности, но тот к телефону не подходил, и Кастри решил за лучшее уйти, чтобы не портить себе настроение в этой нелюбимой им башне, затерявшейся среди таких же башен, словно в гуще леса из тотемов.
Входя в кафе, Оливье Кастри заметил очередь перед книжным магазином: какой-то новомодный автор подписывал свою книгу «Азия за два гроша». Он пожал плечами и сел за любимый столик рядом с витринным стеклом — ему нравилось смотреть на хорошеньких девушек, выходящих из кинотеатра «Публицис». Кастри сделал заказ и вдруг вновь впал в уныние, к которому примешивался страх. Сейчас начнется расследование — это отразится на его репутации, знакомые перестанут уважать его, снизится котировка акций фирмы. Открыв «Фигаро», он наткнулся на фотографию следователя Ориан Казанов.
— Не хватало еще, чтобы она заинтересовалась Бирмой, эта мразь, — процедил он сквозь зубы.
По мере чтения статьи, посвященной «пассионарии» «Финансовой галереи», хозяин «Франс-Атом» успокаивался. Журналист напоминал о «зоне охоты» молодой женщины, о сенсационных обысках на дому у бывших руководителей «Лионского кредита». Рассказал, что благодаря ей были заведены уголовные дела в отношении многих крупных бизнесменов, кое-кто из них после суда оказался в тюрьме. Они были осуждены за махинации, которые Кастри и ему подобные считали «мелочевкой». Внимание его привлекли слова Казанов: «Я не из тех, кто чинит препятствия деятельности государства», — заявила она после того, как посетовала на нехватку кадров и технических средств. Кастри облегченно вздохнул: «Если уж АЭС в Бирме не входят в интересы государства, можно причислись меня к монахам!» Затем он долго рассматривал лицо Ориан Казанов, по крайней мере то, которое она показала фотографу: утонченные черты, прямой нос приподнятые скулы и волевой подбородок. Не хватало, правда, выражения глаз, скрытых за большими темными очками. Каслри предположил, что взгляд их должен внушать страх. Возник вопрос: а мог ли он в случае необходимости чем-нибудь соблазнить ее? Однако прочитанное заставляло думать, что она неподкупна.
После рюмки гайлака к Оливье Кастри вдруг пришло ощущение легкости. Сбросив с себя скорлупу обреченности, он огляделся вокруг. Мужчина, сидевший лицом к нему за соседним столиком, показался знакомым. Он приветливо приподнял руку, тот кивнул в ответ. Когда Кастри расплачивался с официантом, мужчина подошел к ет столику и попросил разрешения присесть на минутку.
— Мы ведь знакомы? — спросил Оливье, пытаясь припомнить, где он мог видеть это лицо.
Мужчине было на вид лет сорок пять, был он подтянут, манеры его внушали доверие, чистосердечная улыбка играла на губах.
