Эркман-Шатриан - Дьявольский эликсир (сборник)
Как долго эликсир будет действовать, этого я не в состоянии предсказать. Как правило, чем большее количество этого чудодейственного средства требуется первоначально, тем скорее нужно повторить прием. Чем старше субъект, прибегнувший к чудодейственному средству, тем скорее улетучится его вновь обретенная молодость. Так ли это будет с вашей сестрой — сказать не берусь. Никто, кому прежде приходилось прибегать к омолаживающему эликсиру, не впадал в детство. Судя по вашим словам, положение осложняется еще и тем, что вы живете в пансионе. Но благодарите Бога за то, что ваша сестрица не приняла еще больше, а то она, вероятно, исчезла бы навеки и ваши обстоятельства были бы куда хуже. Весьма вероятно, что она все помнит, понимает и остается женщиной, пусть не телом, но душой. Я очень сожалею о случившемся, но ничем не могу вам помочь.
Всегда к вашим услугам, София Гельдхераус».
Закончив читать письмо, Прюденс совершенно пала духом, бросилась на постель и залилась горючими слезами. Теперь оставалось только покориться неизбежному, принять все тяготы судьбы, обман, одиночество и подозрения, которые были неразлучны с ее абсурдным, неслыханным положением. Ее будущая жизнь представлялась ей жизнью беглянки с безукоризненным прошлым. «Мне постоянно придется прятаться, избегать своих знакомых, развеивать бесконечные подозрения. Это ужасно, ужасно! — стенала она. — Если бы что-нибудь другое, я бы справилась, но это просто невероятно, неслыханно! Как я устрою наши финансы? Поверит ли мне мистер Карсон, если я скажу ему правду? Поверит ли он тому, что ребенок, которого я ему покажу, и есть Августа? (Мистер Карсон был адвокатом, занимавшимся делами семейства Семафор.) Как же подписывать бумаги? А если я скажу, что она умерла, он захочет приехать на похороны, утвердить меня в правах на наследство или что-нибудь подобное. Все это неизбежно приведет к расследованию! Ах, что же мне делать?»
Наконец, утомленная истерикой, мисс Прюденс затихла и стала распухшими от слез глазами следить за летавшими под потолком мухами. Ее единственной отрадой была мысль о том, что она по крайней мере благополучно разделалась с Августой и отдала ее в хорошие руки. Внезапно на нее вдруг напало желание повидаться с сестрой. Хоть беспомощная Августа и не могла говорить, ей можно было излить все горести и страдания. Это послужило бы Прюденс пусть маленьким, но утешением.
Для такой женщины, как мисс Семафор, необходимость хранить тайну, действовать самостоятельно, ни с кем не советуясь, казалась просто немыслимой. Ей требовалось, чтобы кто-нибудь руководил ею, чтобы она могла на кого-то опереться, и теперь, как ни мало толку было в разговоре с Августой, поделиться с ней своими переживаниями было бы все-таки приятно. Итак, Прюденс встала и написала несколько слов «доброй миссис Браун», предупреждая ее о том, что приедет завтра после полудня. Мисс Семафор, желая скрыть свое заплаканное лицо, сама отправилась на улицу, чтобы опустить конверт в почтовый ящик.
Прогулка пошла ей на пользу. Прохладный ветер освежил ее пылавшие от волнения щеки. В воздухе присутствовало что-то успокоительное, и она возвращалась домой в более мирном расположении духа. У дверей она, однако, заметила, что в доме происходит что-то необычайное. До ее слуха донесся громкий сердитый голос, как будто ей знакомый. Мюллер, открывший Прюденс дверь, показался ей взволнованным.
– Ах, пошалуйте, — проговорил он, будто задыхаясь, — я рад, что вы пошалевали. Тут женщина желает вас видеть, и когда я сказаль, что вас нет zu Haus[12], она начать schimpfen[13]. Она все кричит и не хочет уйти.
Сердце Прюденс замерло в груди, и она оперлась о стену, чтобы не упасть.
– Где она, Мюллер? — спросила бедняжка слабым голосом.
– Я проводить ее в гостиную, — ответил Мюллер, — когда она сказаль, что не уйдет. Только она там не хочет остаться, а идет в заль и зваль вас.
Прежде чем он успел что-либо прибавить, перед Прюденс, словно привидение, возникла добрая миссис Браун. Она была вся растрепанная, раскрасневшаяся, в сбившейся набок шляпке. В развалку она прошествовала по зале и приблизилась к дрожавшей Прюденс.
– Пожаловали наконец, — произнесла она запальчиво, — нечего сказать, прекрасно заставлять почтенную женщину ждать! Вы, может, вообразили, что мне и делать больше нечего, кроме как тут рассиживаться?
– Что вам от меня нужно, миссис Браун? — спросила Прюденс взволнованным голосом.
– Что мне от вас нужно? Вот это да! Вы только посмотрите, что мне нужно! Желала бы я знать, почему вы посылаете почтенной замужней женщине чек, по которому нельзя получить денег! На что вы мне прикажете содержать этого ребенка? А? Скажите-ка! Срам, да и только! Пожалуйте-ка тридцать фунтов, которые вы остались мне должны, не то я вас в суд упеку, — заявила добрая миссис Браун громко и отчетливо.
Прюденс с тоской почувствовала, что две или три головы уже высунулись из своих комнат.
– Войдите, пожалуйста, сюда, — твердо проговорила мисс Семафор, — и объясните мне толком, в чем, собственно, дело?
– Дело? — переспросила миссис Браун, почти наступая на нее. — Дело, значит! С какой это стати вы изволили прислать мне чек, когда я вас заранее предупредила, что мне этого не надо?
К тому моменту Прюденс уже привела ее в гостиную, на удивление, пустовавшую, и затворила дверь.
– Ну, — сказала она дрожа, — что же все это значит и с какой стати вы вдруг явились и наделали столько шуму? Я сожалею, что послала вам чек. Я совсем забыла, что вы мне говорили не посылать, но чек этот совершенно нормальный, с ним не может быть никаких затруднений.
– Никаких затруднений! Да за кого вы меня принимаете-то? Вы послали мне чек, по которому никто не выдает денег! — воскликнула миссис Браун. — Хороша, нечего сказать, а еще леди называется! Заставляет бедную женщину шляться из одного трактира в другой, а никто на этот ваш чек и глядеть-то не хочет!
– Покажите мне его, — сказала Прюденс в недоумении.
Миссис Браун, смерив мисс Семафор подозрительным взглядом, принялась рыться в мешке. После долгих поисков она наконец вывалила все его содержимое на стол. Тут, среди бумажонок, шести пенсов медью, наперстка, нескольких расписок от закладчиков, полкроны, мотка ниток, огрызка синего карандаша и множества других мелочей, было и письмо Прюденс, из которого высовывался уже очень грязный и измятый чек.
– Тоже мне, а еще леди! — продолжала извергать ругательства «добрая миссис Браун». — Ишь чего прислала! — И она хлопнула чеком по столу.
Прюденс по привычке перечеркнула чек и поставила на нем отметку «денег не выдавать». Так ее научил делать поверенный, когда она впервые стала распоряжаться своими деньгами.
