Эллери Квин - Чудо десяти дней
— Он, должно быть, вами очень гордится, — пробормотал Эллери.
— Полагаю, что с этого все и началось, но… затем он в меня влюбился. Вряд ли мне удастся передать, что я почувствовала, когда он признался в любви. Дидс всегда общался со мной. Он прилетал на самолете, чтобы повидать меня, когда я училась в школе. Я никогда не воспринимала его как отца… скорее как большого и сильного ангела-хранителя, но очень мужественного типа. Наверное, вы сочтете меня восторженной дурой, но я бы даже сказала — «как бога».
— Нет, я вас понимаю, — ответил Эллери.
— Я сохранила все его письма ко мне. И прятала его фотографии в разных тайниках. На Рождество он присылал мне огромные коробки с замечательными подарками. А в дни рождения всякий раз дарил мне что-нибудь необыкновенное. У Дидса фантастически хороший вкус и почти женское чутье ко всему исключительному. И на Пасху — груды цветов, целое море букетов. Он был для меня всем — олицетворением добра, силы и, конечно, утешением, надежным плечом, на которое ты кладешь голову в минуты одиночества и тоски. Даже когда он куда-нибудь уезжал.
Я узнала о нем немало нового. Через год после создания фонда для моего образования, да и просто для заботы обо мне он разорился. В пору экономического кризиса 1929 года. Деньги фонда не были безвозвратным кредитом — он смело мог взять их для собственных нужд. И лишь одному Богу известно, как он тогда нуждался. Но он к ним не притронулся, не забрал ни единого цента. Такой уж он человек.
Когда он сделал мне предложение, мое сердце едва не выпрыгнуло из груди. Мне стало дурно. Это было уже слишком. Слишком хорошо и радостно. Мне казалось, я не выдержу напора собственных чувств. Все годы обожания, поклонения и, наконец, вот это…
Салли остановилась, а после чуть слышно проговорила:
— Я дала ему согласие и два часа проплакала в его объятиях.
Внезапно она взглянула Эллери прямо в глаза:
— Вы должны осознать и по-настоящему понять, что Дидрих меня создал. Я стала такой, какой он меня вылепил. Своими руками. И дело не только в его деньгах и возможностях. У него был ко мне творческий интерес. Он следил за моим развитием. Он направлял меня, когда я училась. Он писал мне мудрые, зрелые и совершенно правильные письма. Он был моим другом, учителем, исповедником. Казалось, он меня не контролировал и жил вдали от меня, но его уроки усваивались даже лучше, чем при частых встречах. Я считала его жизненно необходимым для себя человеком и ничего от него не скрывала. Писала ему о таких вещах, которые многие девочки не решались бы поведать и родным матерям. И Дидс ничего от меня не требовал. Он просто всегда был рядом со мной и находил нужное слово, нужный подход, нужный жест.
Если бы не Дидс, — продолжила Салли, — я бы осталась замарашкой из Лоу-Виллидж, вышла бы замуж за какого-нибудь фабричного парня с мозолистыми руками, наплодила бы с ним выводок голодных детей — необразованных и невежественных, быстро увяла бы, опустилась и жила бы с болью в душе и без надежды.
Она вдруг поежилась, и Говард протянул руку к заднему сиденью, достал пальто из верблюжьей шерсти, торопливо обернулся и накинул его на плечи Салли. Его рука осталась лежать на ее плече, и, к изумлению Эллери, она подняла свою руку и взяла Говарда за локоть, так крепко сжав его, что стали видны костяшки ее пальцев под перчаткой.
— А потом, — с вызовом произнесла Салли и вновь посмотрела Эллери прямо в глаза, — я влюбилась в Говарда, а Говард влюбился в меня.
Фраза «Они — любовники» глупо прокручивалась в голове у Эллери.
Но затем его мысли пришли в порядок и вещи, как по мановению волшебной палочки, встали на свои места. Теперь Эллери поражала только собственная слепота. Он был абсолютно не подготовлен к подобному известию, потому что не сомневался — ему понятна подоплека невроза Говарда. И сумел убедить себя в том, что Говард ненавидел Салли, укравшую у него образ отца. А значит, анализировал происходящее в соответствии со своими убеждениями. Не придав значения изощренно-хитрой логике бессознательного процесса. И лишь сейчас понял: Говард влюбился в Салли, потому что ненавидел ее. Влюбился из-за ненависти в женщину, вставшую между ним и его отцом. А влюбившись, увел ее у отца — не для того, чтобы обладать Салли, а для того, чтобы вернуть себе Дидриха. Вернуть себе Дидриха и, быть может, наказать его.
Эллери знал, что Говард и Салли даже не подозревали об этом. На уровне сознания Говард любил ее и страдал от мучительной вины — тяжелого следствия его любви. Возможно, из-за этого чувства вины Говард упорно скрывал — скрывал свои отношения с женой отца и даже попросил Эллери приехать в Райтсвилл и помочь ему. Он попытался скрыть их и сегодня утром, когда Салли сама захотела прийти к Эллери и сказать ему правду. Говард никогда не отправился бы на озеро по собственной воле, он сделал это ради Салли.
«Так мне теперь кажется, — рассудил Эллери, — и тут есть свой смысл, но я не в силах столь глубоко заглянуть, я не умею нырять в эти воды. У меня нет нужного снаряжения. Я должен показать Говарда какому-нибудь первоклассному психиатру, просто отвести его туда за руку, а потом вернуться домой и забыть об этом. Я не должен ввязываться в личные дела Ван Хорнов, я не должен ввязываться в их дела. А не то я смогу серьезно повредить Говарду».
С Салли все обстояло иначе и куда проще. Она влюбилась в Говарда, не подумав, что окольный путь способен привести к отвратительному финалу. Ей был нужен сам Говард. Или, возможно, она влюбилась в него вопреки своей воле. Но если ее случай и был проще, то излечиться от этой страсти казалось гораздо сложнее. Речь не шла о ее счастье с Говардом — даже вопрос такого рода заведомо исключался, ведь он сознавал ложь и незаконность своей любви, опасаясь, что обман вот-вот может раскрыться. И однако… Далеко ли у них это зашло?
Эллери так и спросил:
— Далеко ли у вас это зашло?
Он был рассержен.
— Слишком далеко, — ответил ему Говард.
— Расскажи, ну расскажи, Говард, — принялась настаивать Салли.
— Слишком далеко, — повторил Говард, и в его голосе послышались истерические ноты.
— Мы оба вам расскажем, — спокойно заявила Салли.
Говард зашевелил губами и повернулся вполоборота.
— Ну, я начну, Говард. Это случилось в прошлом апреле, — проговорила Салли. — Дидс улетел в Нью-Йорк на встречу со своими адвокатами по какому-то делу…
Салли томилась и не находила себе места. Предполагалось, что Дидрих вернется через несколько дней. Она могла бы пока поработать в Лоу-Виллидж, но безотчетно ощутила, что ее к этому не тянет. Да и там без нее обойдутся…
