Виктор Лагздиньш - Ночь на хуторе Межажи
Зирап втянул голову в плечи и вспоминал изо всех сил. Наконец, расстроенный, потряс головой:
– Хоть убейте, ручаться не могу! Мне представляется, что его там не было. Насколько помню, за столом сидел Калвейт, наверное, и Алберт… Только что вошла Ирена. Но Уласа я чего-то не припомню.
– Да-а.
Рандер молчал. Что-то тут было не совсем ясно. Если верить словам Алберта, Калвейта и самого Уласа, тот вошел в зал после ухода Зирапа. Улас рассказывал, что перед возвращением в зал сидел в спальне и курил, но Зирап в свою очередь уверял, что он из зала отправился прямо туда же. Значит, рассуждая логически, оба должны были где-то встретиться по дороге. Очевидно, кто-то из опрошенных или ошибался, или лгал… Какое из этих двух предположений верно, пока нельзя было определить. Если говорить всерьез, то ни Алберт, ни Калвейт, ни сам Улас о времени исчезновения Зирапа не высказывались достаточно четко.
– Ну, ладно. – Гирт закрыл блокнот, взглянул на пораненную руку собеседника и, как бы между прочим, заметил: – Порядочно ободрали. Перчатки не сможете натянуть.
– Перчатки?… – Зирап смутился. – У меня их нет… с собой.
– А я думал, что у вас были.
– Не-е, – Зирап потряс головой и вымучил жалкую улыбку. – Пока ведь не очень холодно.
– Как сказать. Ладно, в данный момент у меня нет к вам больше вопросов.
– Да? – Зирап вдруг повеселел и не сумел даже скрыть облегчения. – Значит, я могу идти?
– Пожалуйста.
Зирап резко поднялся и захромал к выходу. На полдороге он обернулся и сказал чуть ли не заискивающим голосом:
– Мне очень жаль, я так мало мог вам рассказать, но я с радостью сделаю все, что только можно, чтобы… – и он запнулся, тщетно пытаясь найти слова, которые сумели бы выразить его усердие.
– Спасибо, я буду иметь в виду! – Гирт с трудом спрятал улыбку. – Вы мне наверняка еще понадобитесь…
Зирап открыл рот… Какую-то секунду не мог выдавить из себя ни слова.
– Ах вот как!… Ну, хорошо! – наконец нашелся он, поклонился и вышел, тихо прикрыв дверь.
Гирт закурил и снова распахнул блокнот. С мужчинами он в общих чертах как будто бы справился. Остались еще три дамы.
С Диной Уласе он самые важные полчаса провел вместе у телевизора, так что ее алиби было стопроцентным, и Гирт отложил разговор с актрисой напоследок. Расму он расспрашивал не один раз, однако где она находилась между девятью и половиной десятого, еще не успел выяснить и решил это сделать в первую очередь.
Приглашенная в свою комнату Расма села, посмотрела на переставленный торшер, и Рандеру показалось, что она усмехнулась. Затем подняла свои необычные светло-голубые глаза на Гирта, и взгляд ее выражал спокойствие. Рандер погасил сигарету и сказал:
– Если не ошибаюсь, около девяти вы находились в зале, а потом отлучились, верно?… Не могли бы вы сказать, по возможности точнее, в котором часу это было?
Инсберга покачала головой:
– Точно не скажу. Думаю – примерно четверть десятого.
– Кто остался в зале?
– Харалд… и Зирап.
– Куда вы направились?
– На кухню. Я пошла за едой.
– В погреб, наверное, не спускались?
– Нет.
– А потом?
– Потом?… – Расма секунду помедлила, затем немного обиженно пожала плечами: – Пошла обратно, естественно.
– За этот промежуток времени вы кого-нибудь встретили?
На сей раз ответ последовал без промедления:
– Никого.
– Может быть, вы что-нибудь слышали?
– Только то, что по коридору ходили.
– Не предполагаете, кто?
– Нет.
– Скажите, пожалуйста, как долго вас не было в зале?
– Трудно сказать…
– Ну, хотя бы приблизительно.
– Может быть, минут пять. Может, больше. Во всяком случае, не больше десяти. Скорее, меньше.
Гирт какое-то время молча смотрел в свои записки, затем сказал:
– Постарайтесь, пожалуйста, вспомнить: в тот момент, когда Зирап выходил из зала, Улас уже вернулся или нет?
Расма задумалась всего на мгновение.
– Нет, не вернулся. Зирап ушел раньше.
– Это совершенно точно?
– Да.
Наступила пауза.
– Почему вы об этом спрашиваете? – наконец поинтересовалась Расма безразличным голосом. Рандеру даже показалось – слишком безразличным.
– Ну, так… – уклончиво ответил он. – Я еще тут кое в чем не до конца разобрался.
Он положил ручку, откинулся в кресле и, перейдя на ничего не значащий светский тон, осведомился:
– Вы по-прежнему работаете в аптеке?
– Да.
Снова повисло молчание. Гирт ломал голову, как подступиться к следующему вопросу. Наконец решил начать с извинений:
– Не обессудьте, если мой вопрос покажется вам не совсем тактичным… И поймите меня правильно!… Как вы полагаете, в последнее время в вашей совместной жизни все шло как надо?
Бледное лицо Расмы стало медленно наливаться краской.
– Если не хотите, можете не отвечать, – поспешно добавил Гирт.
– Нет, почему же… – Инсберга пожала плечами. – Одним словом, вы хотите знать, как мы ладили с Юрисом… Я бы сказала, что в общем и целом – нормально. Бывали, конечно, и… недоразумения, но без них ведь не обходится ни одна семья… Никто из нас не ангел. Кроме того, Юрис… – Она опустила голову, проглотила комок и проговорила сдавленным голосом: – Я только не понимаю, почему это вас интересует!
Рандер медленно повертел в руках шариковую ручку.
– Поверьте, я спросил вовсе не ради праздного любопытства и отнюдь не хотел причинять вам лишнюю боль. Но иногда любое обстоятельство может оказаться важным.
Расма помолчала, потом сказала тихо:
– Не завидую я вашей профессии.
Гирт решил на это замечание не отвечать.
– Не стану вас больше мучить вопросами. Не будете ли вы так любезны и не попросите сюда Ирену?
– Я скажу ей.
Краткий ответ Расмы прозвучал довольно холодно. Она поднялась, вскинула голову и, не взглянув на Рандера, пошла к двери. Судя по лицу, Расма уже взяла себя в руки – все черты снова излучали покой; тем не менее Гирт мог поклясться, что в ее осанке и походке появилось какое-то напряжение.
Мгновение спустя из зала донеслось восклицание Ирены: «Я? О боже!», затем она вошла в «будуар» и замерла у дверей как само воплощение беспомощности. Рандер вежливо встал и указал на кресло:
– Пожалуйста!
Ирена грациозно села и бросила опасливый взгляд на открытый блокнот. Гирту, наблюдавшему за ее удивительно женственными движениями, пришлось лишний раз признать, что у его собеседницы очень красивая фигура. Ее привлекательность, несомненно, подчеркивало также и платье, обнажавшее тонкие руки, с которых еще не сошел летний загар. Насколько костюм Алберта выглядел изношеным и жалким, настолько платье Ирены – роскошным. Миловидным было и ее лицо – чуть вздернутый нос, полные губы, девичий подбородок… Лишь грим с трудом удерживался на грани вкуса и безвкусицы, но, к счастью, не переступал ее. Взглянув на ярко крашенные светлые волосы Ирены, Гирт подумал, что в словесных портретах женщин графу «цвет волос» можно было бы спокойно вычеркнуть, – что в ней толку, если этот признак способен меняться хоть через день.
