Сергей Мухин - Секретный архив Шерлока Холмса
Она смотрела на меня очень внимательно, стараясь понять по моему лицу те чувства, которые могли быть вызваны упоминанием её имени. И она была права. Это имя всколыхнуло мою память, унеся меня в студенческие годы. Да, в студенческие бесшабашные годы, когда я довольствовался совсем немногим, когда не давил на меня груз прожитых лет, когда казалось, что всё ещё впереди, и самым главным были те мелочи, о которых сейчас, в разговоре с кем-либо, принято вспоминать с усмешкой. Но тогда…
Бетти, милая Бетти, ты заставила впервые так сильно забиться моё сердце, что до сих пор я иногда нет-нет да вспоминаю твоё милое личико в веснушках и оранжево-рыжие завитушки твоих волос. Ты ненадолго возникла в моей жизни и пропала на несколько лет, разбив моё сердце, выйдя замуж за немолодого – мне тогда старыми казались все люди старше 30 лет – барона. – Это ты, Бетти? Что с тобой произошло?
Когда я возвращался домой, было далеко за полночь, на душе было тоскливо. Я никак не мог поверить, что такое возможно, что с человеком могут произойти такие изменения. Но у меня перед глазами была новая Бетти с её новым для меня образом жизни, новыми мыслями, потребностями… И старая, вернее, молодая Бетти, всё больше и больше удалялась от меня. А через некоторое время стало казаться, что Бетти всегда была такой – нынешней, не той, которая сводила меня с ума своей красотой, своей детской непосредственностью, тесно граничащей, как мне казалось, с мудростью взрослой опытной женщины. От прежней Бетти практически ничего не осталось – лишь смутное воспоминание, полностью замещённое непонятным по форме образом, грубым голосом, незатейливыми желаниями и… Но всё же тот светлый лучик, который так долго жил во мне, остался где-то в глубине, говоря о том, что были и светлые дни у этой погрубевшей, потрёпанной жизнью женщины, с которой я расстался сегодня в парке. Подойдя к своей квартире, я уже знал, о чём напишу дальше в своём великолепном романе.
Прошла неделя. За эти дни меня никто не беспокоил, впрочем, Холмса также никто не спрашивал. И это дало мне возможность полностью погрузиться в то увлекательное занятие, коим был для меня мой роман. Я писал и писал, лишь делая перерывы на еду и сон, которые чаще всего терпеливо ждали, когда я уделю им время. В эти дни я не замечал времени суток, лишь ворчание квартирной хозяйки на мой неправильный образ жизни да случайный взгляд в окно иногда сообщали мне, что я вновь затянул с едой или отдыхом. Но всё это меня не особенно заботило. Я писал и писал, самозабвенно продвигаясь к логическому завершению захватывающих приключений главных героев. И вот, в одно утро я дописал последнее предложение, поставил точку и задумался: мой труд был завершён, значит всё, конец? Радоваться этому? Но радости я не находил. На душе стало тоскливо. Эти две недели я был там, в мире, придуманном мной. Я был не просто наблюдателем, я был участником описываемых событий. А теперь всё закончилось. Никогда до этого у меня не было подобного чувства, даже после написания стольких рассказов о приключениях моего друга. Вспомнив о Холмсе, я искренне забеспокоился. Написанный роман сразу покинул мои мысли, уступив их Шерлоку Холмсу. Мне стало стыдно за своё поведение. Я вёл себя как эгоист. Холмс, где вы, мой мудрый друг? Всё ли у вас хорошо? И, словно читая мои мысли, в распахнутых дверях комнаты появился величайший из ныне живущих на свете людей – Шерлок Холмс собственной персоной, без грима, в обычной для него одежде.
– Доброе утро, Уотсон! – весело прокричал он. – Надеюсь, я успел, и вы без меня не завтракали?
Я сидел и молчал, не в силах что-либо произнести от этого неожиданного вторжения, или, правильнее сказать, возвращения домой моего друга. Я кивнул в ответ.
– Что с вами, мой друг? Уж не заболели ли вы часом? – спросил Холмс, изменившись в лице.
– Нет, – только и смог выдавить я.
В это время вошла миссис Хадсон и стала сервировать стол. Её повседневные действия вывели меня из оцепенения, и я тотчас накинулся на Холмса с вопросами, заодно комментируя его внешний вид.
– Здравствуйте, Холмс.
– Здравствуйте, Уотсон, – усмехнулся он, а я понял, что несколько запоздал с приветствием.
– Как всё прошло? Где вы были? Вы заметно похудели…
Холмс стоял и смеялся, а когда мой словесный поток стал затихать, серьёзно произнёс:
– Всему своё время, Уотсон. Давайте сначала поедим, а то я очень соскучился по стряпне нашей дорогой миссис Хадсон, а после, за бокалом бренди, я вам всё расскажу. А пока она накрывает на стол, я быстро приведу себя в порядок, да и… – он не договорил, а сосредоточенно прошёл к химическому столу. Не прошло и минуты, как он отправился наверх, но вскоре вернулся, облачившись в свой домашний халат, и мы приступили к курице в свернувшемся яичном соусе.
Насладившись этим блюдом, что относилось не только к Холмсу, который прошедшие две недели, видимо, нормально не питался, но и ко мне, не замечавшему в предыдущие дни вкуса еды, мы с блаженным видом откинулись на спинки стульев, ожидая десерта и чая. Покончив с завтраком и благодаря нашу счастливую квартирную хозяйку, которая на славу потрудилась, давно не слышала от нас доброго слова и ощущала отсутствие должного внимания к её стряпне, сытые и довольные сели в свои кресла с бокалами бренди. Огонь весело трепетал в камине, согревая и завораживая. Холмс не спеша начал свой рассказ о том, где он был, чем занимался и чего добился. А начал он с того, что напомнил мне о моём друге:
– Мне сразу показалось странной череда смертей. Что-то здесь было не так, и я решил заняться этим делом. Не обижайтесь, мой друг, что я не посвятил вас в подробности моих планов. Я вынужден был так поступить, чтобы случайно не быть раскрытым, так как планировал пожить некоторое время в больнице в качестве пациента. Любая случайность могла поставить крест на раскрытии этого дела, так как улики были уже практически уничтожены, оставались лишь свидетели и участники, которых и предстояло найти. Зная, что возможное преступление произошло в туберкулёзном корпусе, я был вынужден очень хорошо изловчиться, чтобы вовремя харкать кровью, кашлять, заходясь на несколько минут, повышать температуру, изображая все симптомы этой болезни. И поверьте, Уотсон, это было совсем непросто, так как надо было находиться в постоянной готовности круглые сутки, все двадцать четыре часа. Не скажу, как я это проделал, пусть это будет моей тайной, хотя как врачу, наверное, вам было бы интересно разоблачить подобного симулянта, – Холмс, усмехнувшись, посмотрел на меня. Я сделал удивлённое лицо и покачал головой. Холмс рассмеялся и продолжил: – Я смог попасть в больницу и нужную мне палату только к вечеру второго дня, немало времени проведя на холоде и своим замёрзшим видом усыпив бдительность дежурного персонала. А вот дальше началось самое сложное, – Холмс залпом допил остатки бренди из бокала, встал и прошёл к химическому столу за своей трубкой.
