Агата Кристи - Испытание невиновностью
У Рейчел Аргайл не было теперь ни единой свободной минутки, и она была счастлива. Иногда случались и недоразумения. Однажды Рейчел, встревоженная тем, что маленький Микки все время худеет и теряет аппетит, вызвала доктора. Мистер Макмастер, ничего не найдя, предположил, что ребенок скучает по дому.
Рейчел с негодованием отвергла эту мысль:
– Это невозможно! Вы не представляете, что там за дом. С ребенком обращались ужасно, его били. Для него это был сущий ад.
– И все-таки, – настаивал доктор Макмастер, – я допускаю такую возможность. Надо заставить его разговориться.
И вот однажды Микки «разговорился».
– Хочу домой! – рыдал он в своей кроватке, отталкивая Рейчел. – Хочу домой, хочу к маме и к Эрни. Рейчел растерялась, она не верила своим ушам.
– Не может быть! Она так ужасно с ним обращалась. Била его под пьяную руку.
– Против природы не пойдешь, Рейчел, – мягко возразил тогда он. – Это его мать, и он ее любит.
– Какая же она мать!
– Он ее плоть и кровь. В нем говорит голос крови, который ничто не может заглушить.
– Но теперь он должен видеть мать во мне, – отвечала жена.
Бедняжка Рейчел, думал Лео. Бедняжка, она могла купить все... За исключением того единственного, что было ей нужно. Она отдавала беспризорным детям всю свою любовь, благодаря ей у них теперь был дом. Она покупала им все, что душа пожелает. Не могла купить только любовь этих детей.
Потом война окончилась. По требованию родителей и родственников детей начали отправлять в Лондон. Но некоторых из них никто так и не востребовал, и тогда Рейчел сказала:
– Знаешь, Лео, они нам теперь как родные. Наконец-то мы можем создать настоящую семью. Четверо или пятеро из них останутся здесь. Мы их усыновим, будем воспитывать, это будут наши с тобой дети.
Он тогда, сам не зная почему, почувствовал смутное беспокойство. Не то чтобы он был против, просто подспудно ощущал никчемность этой ее затеи. Разве можно вот так легко, искусственным путем, создать семью?
– Тебе не кажется, что это рискованный шаг? – предостерег он.
– Рискованный? Ну и что же? Игра стоит свеч. Да, игра стоила свеч, только он не был так уверен в успехе, как она. К тому времени он уже настолько отдалился от жены, замкнувшись в холодном одиночестве... в своем собственном мирке, что не стал ей перечить. Сказал, как говорил уже много раз:
– Поступай как знаешь, Рейчел.
Она торжествовала, вся сияя от счастья, строила планы, беседовала с юристами, взявшись за дело с присущей ей энергией. Вот так она и создала свою семью. Мэри, старшая, та девочка, которую они привезли из Нью-Йорка;
Микки, тот самый мальчик, который столько ночей засыпал в слезах, скучая по своей трущобе и по нерадивой, неласковой матери; Тина, грациозная, смуглая полукровка, дочь женщины легкого поведения и матроса-индийца; Эстер, незаконнорожденная девочка, чья мать, юная ирландка, пожелала начать новую жизнь. И маленький Жако, очень обаятельный, с подвижным обезьяньим личиком. Его шалости так всех смешили. Жако, которому всегда удавалось отвертеться от наказания. Даже к такой ревнительнице дисциплины, как мисс Линдстрем, он умел подольститься и выманить лишнюю порцию сладкого. Жако, отец которого отбывал тюремное наказание, а мать сбежала с другим.
Да, думал Лео, конечно, усыновить этих детей, дать им дом, окружить их родительской любовью и заботой – это ли не настоящее дело. Рейчел имела право торжествовать, упиваясь победой. Только из этой затеи получилось совсем не то, чего они ожидали... Их с Рейчел настоящие дети были бы совсем другие. А в этих нет ни капли крови работящих, бережливых предков Рейчел, нет напористости и честолюбия, которые помогли скромным представителям этого семейства завоевать прочное место в обществе; нет в них и той неброской доброты и целомудрия, какие он помнит в своем отце, дедушке и бабушке со стороны отца, и живости и блеска ума, отличавших родителей его матери.
Они с Рейчел сделали для этих детей все, что было в их силах. Однако что может дать воспитание? Конечно, многое, но не все. Начать с того, что в детях уже были заложены семена родительских пороков, вследствие которых они и оказались в приюте и которые при определенных условиях могли расцвести пышным цветом. И яркий тому пример – Жако. Жако с его обаянием, живостью, остроумием, с его даром любого обвести вокруг пальца нес в себе черты законченного преступника. Они проявились очень рано в его привычке лгать и воровать. Эти дурные наклонности, заложенные в нем в совсем раннем детстве, легко устранить, говорила Рейчел. Оказалось, совсем нелегко... Невозможно.
В школе он учился плохо. Из университета его исключили, а затем потянулась длинная череда всяких неприятностей, и они с Рейчел выбивались из сил, стараясь, чтобы мальчик понял, как они его любят, как верят ему. Они пытались подыскать для него такое занятие, которое бы ему подходило и позволяло надеяться на успех. Возможно, думал Лео, они проявляли по отношению к нему излишнюю мягкость. А впрочем, мягкость ли, твердость ли, все равно он был бы тем же. Если Жако чего-то хотел, он не отступался. Он готов был пустить в ход любые, даже противозаконные средства. Но преступником он оказался неудачливым, способностей не хватало даже на мелкие аферы. И вот финал: промотав все до нитки, он, боясь попасть в тюрьму, явился сюда в тот последний день, стал требовать денег – будто имел на них право... угрожать. Потом убежал, на прощанье припугнув мать, что еще вернется, так что лучше ей приготовить деньги, не то...
И вот Рейчел мертва. Каким далеким прошлым казалась ему теперь вся их жизнь. Жизнь, полная бесконечных сражений с взрослеющими и все более непокорными детьми. Все эти годы были теперь лишь тусклым воспоминанием. А каким был тогда он сам? Тоже тусклым, и вообще каким-то бесцветным. Будто кипящая энергия Рейчел, ее жажда жизни истощили его, лишили сил и воли. А он так нуждался в сердечном сочувствии и любви...
И сейчас он едва мог вспомнить, когда именно осознал, что и любовь и сочувствие – вот они, рядом. Только руку протяни. Не то чтобы их ему предлагали, но...
Гвенда... Безупречная, незаменимая помощница, она всегда рядом, всегда готова прийти по первому его зову, она – сама доброта. Чем-то напоминает Рейчел, какой та была, когда они познакомились. Такая же отзывчивая, сердечная, увлекающаяся. Только у Гвенды ее сердечность, отзывчивость, пылкость – все сосредоточено на нем. Не на каких-то не существующих пока детях, которые, возможно, со временем у нее появятся, а на нем. Он будто протянул руки к огню... Озябшие, отвыкшие от тепла, неловкие руки. Когда он впервые понял, что она его любит? Трудно сказать. Это произошло как-то исподволь.
