Агата Кристи - Часы
— Завопила.
— Великолепно, — восхитился полковник. — Она пала в твои объятия и зарыдала на твоем плече. Так?
— Вы говорите совершенно несуразные вещи, — ответствовал я холодно. — Лучше посмотрите вот на это.
Я протянул ему подборку полицейских фотоснимков.
— Кто это? — поинтересовался шеф.
— Убитый.
— Даю десять против одного, что эта твоя девица его и укокошила. И вообще, вся история звучит крайне подозрительно.
— Вы ее даже и не слышали, — заметил я. — Я же еще ничего не успел рассказать.
— А мне ничего и не надо рассказывать. — Полковник Бекк махнул своей сигарой. — Ступай, друг мой, на предварительное слушание, да смотри не упусти девушку. Как там ее зовут — Диана, Артемида, что-нибудь такое подлунное или месяцеподобное?
— Вовсе нет.
— Кто знает, может, и да; помни об этом!
Глава 14
Рассказывает Колин Овн
Давненько я не навещал доходный дом «Седьмое небо». Еще несколько лет назад он показался мне выдающимся творением современной архитектуры. А теперь с обеих сторон рядом с ним возвышались куда более роскошные здания. Я заметил, что в доме недавно прошел ремонт. Все было теперь выкрашено в бледно-зеленый и бледно-желтый цвет.
Я поднялся в лифте и нажал кнопку звонка двести третьей квартиры. Дверь открыл мой старый знакомый — безупречный слуга Джордж. Он приветливо улыбнулся.
— Мистер Колин! Давненько вас не было.
— Знаю. Как поживаете, Джордж?
— Благодарение Богу, сэр, в добром здравии.
Я понизил голос.
— А как он?
Джордж тоже понизил голос, хотя в этом вряд ли была какая-то необходимость, ибо с самого начала мы говорили тише некуда.
— По-моему, сэр, что-то он затосковал.
Я сочувственно кивнул.
— Если так и дальше пойдет… — Джордж взял у меня из рук шляпу.
— Джордж, пожалуйста, доложите, что пришел мистер Колин Овн.
— Хорошо, сэр. — Он открыл дверь и отчетливо произнес. — К вам мистер Колин Овн, сэр.
Он посторонился, и я вошел в комнату. Мой приятель Эркюль Пуаро, сидел, как всегда, перед электрическим камином в большом квадратном кресле Я заметил, что полоска спирали квадратного обогревателя раскалилась докрасна. Сентябрь только начинался, на улице стояла теплынь, но Пуаро едва ли не первым во всем Лондоне вспоминал о приближении осенних холодов и сразу принимал соответствующие меры. На полу рядом с ним возвышалась аккуратная Стопка книг. А на столе, слева, лежала стопка повыше. По правую руку стояла чашка, из которой струился пар. Я сразу же заподозрил, что это опять какой-нибудь Ячменный отвар. Пуаро обожал отвары и не раз пытался пристрастить к ним и меня. Вкус отваров был тошнотворный, а запах мерзкий.
— Сидите, сидите, — сказал я, но Пуаро уже встал. Обутый в блестящие лакированные башмаки, он подошел ко мне с сияющей улыбкой и протянул руки навстречу.
— Ах, так это ты, ты, мой друг! Мой юный друг Колин. Но почему же «Овн»? Дай-ка подумать. Есть ведь какая-то пословица или поговорка. Что-то про старого барана — резвится все, как ягненок. Нет. Это о стариках, когда они молодятся сверх меры. Так что к тебе отношения не имеет. Ах вот! Вспомнил! «Волк в овечьей шкуре». Угадал?
— Не совсем, — сказал я. — Просто я решил, что при моей работе не стоит называться собственным именем, ибо кое-кто слишком хорошо помнит старика, и потому выбрал Овна. Коротко, ясно, легко запоминается. И льщу себя надеждой — лично мне оно очень подходит — Ну, в этом-то я не уверен, — сказал Пуаро. — А как поживает мой замечательный друг, твой отец?
— Прекрасно, — сказал я. — Как всегда, занимается мальвами, а может быть, хризантемами. Время идет слишком быстро, и я просто не в состоянии уследить, что там у него на сей раз.
— Значит, он занялся садоводством?
— Похоже, в конце концов все к этому приходят, — сказал я.
— Только не я, — сказал Пуаро. — Однажды я уже попробовал разводить кабачки — и хватит с меня. Если вдруг вам понадобится самый что ни на есть распрекрасный букет, почему бы просто не заглянуть в цветочный магазин? Но я-то думал, что наш дорогой начальник Управления собрался писать мемуары.
— Он и сам так думал, — сказал я, — но оказалось, придется выбросить столько, что останется только нудная тягомотина, — вот он и бросил в конце концов.
— Н-да, осмотрительность вещь полезная. Жаль, — сказал Пуаро, — ибо кто-кто, а твой отец мог бы порассказать много интересного. Я-то им восхищался. Всегда. Ты же знаешь, как поразил меня его метод. И вот уж кто никогда не хитрил. Он умел использовать очевидное, как никто и никогда. Он ставил капкан, чересчур очевидный, чтобы быть капканом, и те, кого он ловил, решали. «Это слишком уж очевидно. Так не бывает», — и попадались.
Я рассмеялся.
— Ну, — сказал я, — в наше время не принято восхищаться собственным отцом. Да и, похоже, большинство стариков получают слишком явное удовольствие, когда удается усесться за стол и, обмакнув перо в яд, увековечить всю грязь, какую вспомнят. Но лично я отца в высшей степени уважаю. Мне бы очень хотелось всегда быть таким, как он. Хотя, конечно, у меня работа несколько иного рода.
— И все же похожая, — сказал Пуаро. — Очень похожая, даже если тебе и приходится действовать тайком, чего ему делать не доводилось. — Он тактично кашлянул — Кажется, пора поздравить тебя с недавним и просто феноменальным успехом. Не так ли? С делом Ларкина?
— Что ж, в какой-то мере оно удалось, — сказал я. — Но до конца еще очень далеко. Впрочем, я пришел поговорить с вами совсем о другом.
— Конечно, конечно, — сказал Пуаро. Он предложил мне стул и отвар, от которого я немедленно отказался.
Тут очень кстати появился Джордж и поставил рядом со мной графинчик с виски, стакан и сифон.
— Чем вы теперь увлеклись? — спросил я Пуаро. Бросив взгляд на разложенные вокруг книги, я добавил:
— Похоже, что вы занялись каким-то исследованием?
Пуаро вздохнул.
— Можно сказать и так Да, пожалуй, отчасти ты прав. Недавно я понял, что мне просто необходима какая-нибудь задача. И сказал себе: все равно какая. Мне, как и старине Шерлоку, нужно настоящее дело. Беда в том, что его-то как раз и нет. А мне, знаешь ли, требуется гимнастика, но не для мышц, а для серого вещества.
— Чтобы держать форму. Понятно.
— Вот именно. — Он вздохнул. — Но, mon cher[2], где его взять, это дело? Правда, в прошлый вторник мне все же загадали загадку. В прихожей, в подставке для зонтиков самым необъяснимым образом вдруг оказались засохшие апельсиновые корки. Как? Каким образом? Сам я апельсинов не ем. Джордж засохшую корку в подставку не бросит. И вряд ли кто из посетителей вдруг решил взять да и принести с собой этот мусор. Н-да, действительно загадка.
— И вы ее решили?
— Решил, — сказал Пуаро.
Он говорил больше с грустью, чем с гордостью.
— Она оказалась не самой интересной. Все дело в replacement[3] нашей горничной — новая, несмотря на запрет, привела с собой одного из своих малышей. Но, хотя все дело и звучит не слишком завлекательно, потребовалась настоящая настойчивость, чтобы проникнуть в глубь хитросплетений, лжи и всего прочего. Скажем так — неплохая работа, но… яйца выеденного не стоит.
— Обидно, — ввернул я.
— Enfin[4], — сказал Пуаро, — я человек скромный. Но обнажать шпагу, чтобы разрезать веревочку на посылке, вряд ли стоит.
Я с серьезным видом кивнул. Пуаро продолжал:
— В последнее время я увлекся чтением книг о самых разных загадочных нераскрытых преступлениях. И пытаюсь найти ответ.
— Вы имеете в виду дела вроде дела Браво, Аделаиды Барлетт и тому подобные?
— Именно. Но все они, в некотором роде, слишком простые. У меня нет сомнений относительно того, кто убил Чарльза Браво. Его приятельница, возможно, и оказалась замешанной в это дело, но движущей его силой стала, естественно, не она. Помнишь ту несчастную девушку, Констанцию Кент? Истинный мотив, причина — ради чего она задушила собственного младшего брата, которого, несомненно, любила, — так и остались для всех загадкой. Но не для меня. Стоило мне прочесть отчет, и я все понял. Что же касается Лиззи Борден — тут нужно было только задать свидетелям парочку необходимых вопросов. Сам я ничуть не сомневаюсь в ответах. Но, увы, боюсь, никого из них нет в живых.
Как бывало уже не раз, про себя я отметил, что скромность не является главной чертой характера господина Эркюля Пуаро.
Я решил, что теперь ему редко случается с кем-нибудь поболтать и потому ему просто приятно слышать самый звук собственного голоса.
— От отчетов я перешел к детективам. Вот тут, справа и слева, лежат всевозможнейшие романы. Так сказать, работа наоборот. Здесь… — он взял книгу, которую, когда я вошел, положил на подлокотник кресла, — здесь, дорогой мой Колин, «Дело Ливенворта». — Он протянул книгу мне.
— Довольно старая вещь, — сказал я. — Отец вроде бы говорил, что читал в детстве. И вроде бы сам я тоже ее когда-то читал. Теперь, наверное, она кажется старомодной.
