Агата Кристи - Объявлено убийство
— Правда, восхитительная? Дрезденский фарфор[18]. У нас таких две. Вторая, по-моему, в кладовке.
— И все-то ты знаешь, Дора.., или тебе кажется, что знаешь, — добродушно улыбнулась миссис Блеклок. — Право, ты заботишься о моих вещах больше, чем я сама.
Мисс Баннер зарделась.
— Да, я люблю красивые вещи, — сказала она вызывающе, но с оттенком грусти.
— Должна признаться, — вздохнула мисс Марпл, — что те немногие веши, что у меня есть, тоже мне очень дороги. Столько воспоминаний с ними связано! И с фотографиями тоже. Сейчас люди мало фотографируются. А я коллекционирую снимки племянников и племянниц с тех самых пор, когда они еще были в пеленках. Мне нравится смотреть, как они взрослеют.
— У вас есть и моя жуткая карточка, там мне три года, — сказала Банч. — Я стою рядом с фокстерьером, такая косоглазая.
— Наверно, у тетушки Летти куча ваших фотографий, — сказала мисс Марпл, поворачиваясь к Патрику.
— О, мы всего лишь дальние родственники, — промямлил тот.
— По-моему, Элинор когда-то прислала мне одну твою детскую фотографию, Пат, — сказала мисс Блеклок. — Но, боюсь, она не сохранилась. Я не помнила даже, сколько у твоей матери детей и как их зовут, пока она не написала, что вы приедете.
— Еще одна примета времени, — сказала мисс Марпл. — Сейчас люди пожилого возраста часто даже не знакомы со своими молодыми родственниками. В старые добрые времена, когда так чтились родственные отношения, это было невозможно.
— В последний раз я видела мать Пата и Джулии на свадьбе тридцать лет назад, — сказала мисс Блеклок. — Она была очень хорошенькой девушкой.
— И поэтому у нее такие хорошенькие детки! — ухмыльнулся Патрик.
— У вас такой прелестный старинный альбом, — вставила Джулия. — Помните, тетя Летти, мы его смотрели на днях. Ну там и шляпки!
— А мы считали, что выглядели в них очень мило, вздохнула мисс Блеклок.
— Не стоит расстраиваться, тетя Летти, — сказал Патрик. — Когда лет тридцать спустя Джулия натолкнется на свою фотографию, вряд ли она решит, что выглядит будто роза.
— Вы нарочно это сделали? — спросила Банч, когда они с мисс Марпл возвращались домой. — Нарочно завели разговор про фотографии?
— Ну конечно, милочка, ведь смотри, как любопытно: мисс Блеклок не знает в лицо ни племянницу, ни племянника… Думаю, инспектора Креддока это должно заинтересовать.
Глава 12
Утренние хлопоты в Чиппинг-Клеорне
Эдмунд Светтенхэм осторожно присел на садовую тележку.
— Доброе утро, Филлипа, — сказал он.
— Привет.
— Вы очень заняты?
— Более или менее.
— А что вы делаете?
— А вы не видите?
— Нет. Я не садовник. На мой взгляд, вы просто забавляетесь.
— Я сажаю салат.
— Вот как? Значит, сажаете…
— Вы что-то хотели? — холодно спросила Филлипа.
— Да. Увидеть вас.
Филлипа метнула на него быстрый взгляд.
— Вам не следует приходить сюда. Миссис Лукас это не понравится.
— Она не позволяет вам иметь поклонников?
— Не говорите глупостей.
— А что? Поклонник… Прекрасное слово. Великолепно передает мое отношение к вам. Уважительно.., на расстоянии.., но неотступно.
— Пожалуйста, Эдмунд, уходите. Вам незачем сюда приходить.
— А вот и не правда! — торжествующе провозгласил Эдмунд. — Вот и есть зачем. Миссис Лукас позвонила сегодня маме и сказала, что у нее полно кабачков.
— Их и правда пропасть.
— И спросила, не хотим ли мы поменять горшочек меда на кабачки.
— Но это неравный обмен! Сейчас кабачки — совершенно неходкий товар, их у всех хоть отбавляй.
— Конечно. Поэтому миссис Лукас и позвонила. В прошлый раз, если мне не изменяет память, она предложила обменять снятое молоко, — представляете, снятое молоко — на зеленый салат. В самом начале сезона! Он тогда шел по шиллингу за пучок.
Филлипа промолчала.
Эдмунд полез в карман и извлек оттуда горшочек меда.
— Так что вот мое алиби. В самом широком и неоспоримом смысле слова. Если миссис Лукас ухитрится протиснуть свой бюст в дверь подсобки, я сообщу, что пришел насчет кабачков. А это отнюдь не праздное времяпрепровождение.
— Понятно.
— Вы читали Теннисона[19]? — как бы между прочим поинтересовался Эдмунд.
— Не так уж много.
— А зря. Он скоро опять войдет в моду. Даже теперь по вечерам передают по радио “Королевские идиллии”, а не бесконечного Троллопа[20]. Я всегда считал, что Троллоп невыносимо слащав. Конечно, в небольших количествах его читать можно, но когда тебя им пичкают!.. Так вот о Теннисоне… Вы читали “Мод”?
— Когда-то давным-давно.
— Там есть такие строки. — Он процитировал, нежно глядя на Филлипу:
— “Невинность и порок и холод совершенства — роскошное ничто”. Это вы, Филлипа.
— Странный комплимент!
— А это и не комплимент. Я думаю. Мод запала бедняге в душу так же, как вы мне.
— Не болтайте чепухи, Эдмунд.
— Черт подери, Филлипа, почему вы такая? Что таится за вашими идеально правильными чертами? О чем вы думаете? Что чувствуете? Счастливы вы или несчастны? А может, напуганы? Или еще что-нибудь? Но хоть что-то вы же должны чувствовать!
Филлипа спокойно сказала:
— Что я чувствую — это мое дело.
— Но и мое тоже! Я хочу заставить вас говорить. Хочу знать, что творится в вашей безмятежной головке. Я имею право знать. Правда, имею. Я не хотел в вас влюбляться. Я хотел спокойно писать свою книгу. Прекрасную книгу о том, какие люди несчастные. Очень ведь просто разглагольствовать с умным видом о том, какие все вокруг несчастные. Это становится привычкой. Да-да, я убедился.., после того, как прочел про жизнь Берн-Джонса[21].
Филлипа оторвалась от работы и уставилась на него, удивленно наморщив лоб.
— При чем тут Берн-Джонс?
— При том. Когда прочтешь про прерафаэлитов, начинаешь понимать, что такое мода. Они были ужасно жизнерадостные, говорили на сплошном жаргоне, смеялись, шутили и уверяли, что жизнь прекрасна. Но это тоже было данью моде. Они были не жизнерадостней или счастливей нас. А мы ничуть не несчастней их. Все это мода, поверьте. После войны мы помешались на сексе. А теперь нам этот бзик надоел. А впрочем, не важно. Почему мы об этом заговорили? Я же начал про нас с вами. Только у меня язык присох к небу. А все потому, что вы не хотите мне помочь.
— Что вам от меня нужно?
— Скажите! Ну скажите же! Это из-за мужа? Вы обожали его, а теперь он умер, и вы спрятались, словно улитка, в свою раковину? Из-за него? Что ж, прекрасно, вы его обожали, а он умер. Но другие женщины тоже потеряли мужей, — очень многие, — и некоторые из них любили своих мужей. И что же они расскажут тебе об этом в баре, немного поплачут, когда напьются, а потом лягут с тобой в постель, чтобы утешиться. Наверно, так можно утешиться. Вы переживете это, Филлипа. Вы молоды, чертовски привлекательны, и я люблю вас до безумия. Расскажите, расскажите о вашем муже! Черт бы его побрал!
— Что тут рассказывать? Мы встретились и поженились.
— Вы были очень молоды?
— Слишком.
— Значит, вы не были счастливы? Продолжайте, Филлипа.
— Да продолжать-то нечего. Мы поженились. Были счастливы, как, наверное, большинство людей. Родился Гарри.
Рональд уехал за границу. Его.., его убили в Италии.
— И остался Гарри?
— Остался Гарри.
— Мне нравится Гарри. Он славный мальчик. И я ему тоже нравлюсь. Мы с ним поладим. Ну как, Филлипа? Давайте поженимся, а? Вы можете продолжать садовничать, а я — писать книгу. А в праздники мы работать не будем, будем развлекаться. Действуя тактично, мы могли бы отделиться от мамы. Она будет подкидывать нам деньжат, чтобы поддержать обожаемого сынулю. Я иждивенец, пишу дрянные книжки, у меня плохое зрение, и я болтлив. Вот худшие из моих недостатков. Может, попробуем, а?
Филлипа подняла глаза. Перед ней стоял высокий, весьма серьезный молодой человек в больших очках. Его пшеничные волосы разлохматились, а глаза смотрели ободряюще и дружелюбно.
— Нет, — сказала Филлипа.
— Это ваш окончательный ответ?
— Окончательный.
— Почему?
— Вы обо мне ничего не знаете.
— И это все?
— Нет. Вы вообще ни о чем ничего не знаете.
Эдмунд немного подумал.
— Возможно, но кто знает? Филлипа, моя обожаемая Филлипа…
Он осекся, вдруг услышав быстро приближающееся визгливое тявканье.
И тогда он тут же стал декламировать:
— “И болонки на закате так резвились и играли… (Только сейчас всего лишь одиннадцать утра.) Фил, Фил, Фил, Фил! — Они тявкали и звали…” Ваше имя плохо вписывается в размер. Может, у вас есть другое?
— Джоан. Пожалуйста, уходите. Это миссис Лукас.
— Джоан, Джоан, Джоан, Джоан… Лучше, но не намного.
— Миссис Лукас…
— О черт! — выругался Эдмунд. — Ладно, давайте ваши проклятые кабачки.
