Эллери Квин - Кот со многими хвостами
— Мы оба можем быть правы. У меня предчувствие, что это так. «Если это и безумье, то по-своему последовательное»[47].
Они одновременно засмеялись.
— Папа, я настоятельно рекомендую сразу же приступить к осуществлению идеи доктора Казалиса.
— Мы нарушим все правила! — простонал инспектор Квин. — Доктор, вы берете на себя всю ответственность?
— В вопросах психиатрии?
— Да.
Пальцы доктора Казалиса прекратили свои упражнения.
— Понимаете, — продолжал инспектор, — план не сработает, если с нами не станут сотрудничать все врачи, специализирующиеся в этой области. Если вы, доктор, с вашей репутацией и профессиональными связями возглавите эту фазу расследования, то это гарантирует нам полный охват всей зоны действия. Фактически, — задумчиво добавил он, — наше соглашение было бы полезным и по другим причинам. Мэр уже назначил моего сына специальным следователем. Когда вы возглавите медицинскую комиссию по расследованию, наше наступление будет выглядеть особенно грозным. Может быть, — невесело усмехнулся инспектор, — нам и впрямь удастся что-то обнаружить. Конечно, доктор, я должен получить официальное согласие начальства, но что-то мне подсказывает, что мэр и комиссар только обрадуются подобному предложению. Могу я сказать им, что вы согласны?
Психиатр махнул рукой:
— Как звучит эта фраза в кинофильме, который я недавно видел?.. «Обманут собственной хитростью». Ладно, инспектор, я у вас на крючке. С чего начинать?
— Где вы будете находиться сегодня?
— Зависит от того, как пойдут дела у Деллы и Зэка. Либо здесь, либо дома, инспектор. Утром я постараюсь поспать несколько часов.
— Постараетесь? — Эллери встал и потянулся. — Для меня бы это не составило проблемы.
— А для меня сон — всегда проблема. Я страдаю хронической бессонницей. — Психиатр улыбнулся. — Этот симптом обычно является частью клинической картины слабоумия, полупаралича и так далее, но я не сообщаю о нем моим пациентам. У меня всегда есть запас снотворных таблеток.
— Я позвоню вам во второй половине дня, доктор.
Казалис кивнул инспектору и вышел.
Квины молчали. Полицейские, работавшие на террасе, начали расходиться. Сержант Вели расхаживал по террасе в лучах солнца.
— Что ты о нем думаешь? — внезапно спросил инспектор.
— О ком, папа?
— О Казалисе.
— А-а... Весьма солидный гражданин.
— В самом деле.
— Ничего не нашли, инспектор, — сообщил сержант Вели. — Кот поднялся в пентхаус на лифте — это точно.
— Я бы только хотел, — пробормотал инспектор, — чтобы он не барабанил пальцами — это действует на нервы... Вели, кончай работу и иди спать.
— А что делать с репортерами?
— Они, очевидно, набросились на доктора Казалиса. Беги ему на помощь и скажи им, что я сейчас приду. Что-нибудь им наболтаю.
Сержант кивнул и, зевая, удалился.
— Какие у тебя планы, папа?
— Мне нужно в город, ты идешь домой?
— Если смогу выбраться отсюда целым и невредимым.
— Подожди в стенном шкафу в холле. Я заманю репортеров в гостиную, и ты сможешь незаметно уйти.
— Договорились.
* * *Эллери открыл глаза, отец сидел на краю его кровати и смотрел на него.
— Сколько сейчас времени, папа?
— Начало шестого.
Эллери потянулся:
— Ты пришел только что?
— Да.
— Есть что-нибудь новое?
— Вскрытие вроде бы ничего не показало. Шнур также ничем не отличается от шести предыдущих.
— Как атмосфера? Спокойная?
— Я бы так не сказал. — Инспектор поежился, словно от холода. — В Главное управление и мэрию невозможно дозвониться. Газеты отбросили сдержанность и требуют крови. Все, что было достигнуто твоим назначением, после убийства Ленор Ричардсон отправилось псу под хвост. Когда я зашел вместе с комиссаром в кабинет мэра посоветоваться о предложении Казалиса, он чуть не расцеловал меня. Мэр тут же позвонил психиатру, и первыми его словами были: «Когда вы сможете провести пресс-конференцию, доктор?»
— Казалис согласился?
— Как раз сейчас он этим занимается. А вечером выступит по радио.
— По-видимому, для мэра я стал великим разочарованием, — засмеялся Эллери. — А теперь отправляйся в постель, иначе сам станешь кандидатом на медицинское обследование.
Инспектор не двинулся с места.
— Есть что-то еще?
— Эллери. — Старик наклонился и начал медленно расшнуровывать левый ботинок. — В городе ходят скверные разговоры. Я бы не спрашивал тебя об этом, но если хочу оставаться на ринге, то должен знать, какой сейчас раунд.
— О чем ты бы меня не спрашивал?
— Я хочу, чтобы ты рассказал мне, что тебе удалось обнаружить. — Инспектор занялся вторым ботинком. — Чтобы держать оборону, мне нужно располагать полной информацией. Иными словами, если у меня грязные штаны, то я хочу знать, на чем сидел.
Это походило на нечто вроде Декларации независимости, зачатой в горе и рожденной на благо правого дела[48].
Эллери с несчастным видом достал сигарету и лег, поставив пепельницу на грудь.
— Ладно, — сказал он. — С твоей точки зрения, я поступаю вероломно. Но давай поглядим, будет ли от того, что я утаиваю, хоть малейшая польза тебе, мне, мэру, комиссару или тени Эдгара По. Первое. Арчибалду Дадли Абернети было сорок четыре года. Вайолет Смит — сорок два. Райану О'Райли — сорок. Монике Маккелл — тридцать семь. Симоне Филлипс — тридцать пять. Битрис Уилликинс — тридцать два. Ленор Ричардсон — двадцать пять. Итак, сорок четыре, сорок два, сорок, тридцать семь, тридцать пять, тридцать два и двадцать пять.
Инспектор молча уставился на сына.
— Каждая следующая жертва была моложе предыдущей. Вот почему я не сомневался, что доктор Казалис не может быть номером семь — он ведь старше их всех. Чтобы стать седьмым в списке, ему должно быть меньше тридцати двух лет — возраста шестой жертвы, если схема основана на нисходящей последовательности... Я оказался прав — возраст седьмой жертвы, мисс Ричардсон, двадцать пять лет. Разница между возрастом каждой пары жертв неодинакова, но любая из них моложе предшествующей.
Старик вцепился в правый ботинок.
— В самом деле! И никто этого не заметил!
— Ну, это всего лишь крупица здравого смысла во всей чудовищной неразберихе. Как спрятанное лицо в картинке-загадке. Ты смотришь и внезапно замечаешь его. Но что это означает? Смысл смыслом, но какой именно? В чем причина? Совпадением это не может быть, только не в семи случаях! И все же, чем больше об этом думаешь, тем менее значительной представляется эта последовательность. Можешь вообразить убедительную причину, по которой некто убивает все более и более молодых людей, абсолютно не связанных друг с другом? Я не могу.
