Адриан Конан Дойл - Неизвестные приключения Шерлока Холмса
— Гм!.. Вообще-то с этим джентльменом у меня свои счеты, Уотсон. Он обещал мне карьеру профессионального боксера, и, признаться, мне это льстит. Считаю это комплиментом. Но спутать меня с легавыми из Скотленд-Ярда! Нет, это настолько оскорбительно, что я никогда и ни за что не прощу!
— Послушайте, Холмс, я часто прошу вас об одолжениях?
— Ну, не очень. Ладно, так и быть, поступайте как знаете. Придержим эти карты на всякий случай, пока эта спящая красавица не очнулась. Что же касается мисс Бакстер.
— Я любила его! — воскликнула несчастная и залилась слезами. — По крайней мере думала, что люблю.
— В любом случае, мисс Бакстер, Уотсон будет молчать. Ровно столько, сколько вы этого захотите. Не заговорит, пока вы не станете почтенной пожилой дамой, и тогда эти воспоминания вызовут у вас разве что улыбку. Пройдет полвека, и вы забудете о сэре Джервейзе Дарлингтоне.
— Никогда! Никогда и ни за что!
— Как же, как же, — улыбнулся Шерлок Холмс. — On s’enlace, puis, un jour, on se lasse, c’est l’amour[7]. Да в этой французской поговорке больше мудрости, чем во всех произведениях Генрика Ибсена, вместе взятых.
Загадка в Хайгейте[8]
И среди неких незаконченных историй — история мистера Джеймса Филлимора, который, вернувшись в дом за оставленным зонтиком, не появился больше в этом мире…
«Загадка Торского моста»
Безусловно, мы на Бейкер-стрит привыкли получать странные телеграммы, но та, о которой пойдет речь, послужила началом дела, необычного даже в практике Шерлока Холмса.
В тот мрачный, сырой, но не слишком холодный декабрьский день мы с Холмсом встретились на прогулке возле Риджентс-парка, но обсуждали мы тогда некоторые мои личные дела, которыми я не стану обременять читателя. Когда же в четыре часа мы вернулись в нашу уютную гостиную, миссис Хадсон вместе с чаем подала телеграмму. Она была адресована Холмсу и гласила следующее:
«Вы можете вообразить мужчину, обожающего зонтик? Все мужья иррациональны. Подозреваю махинации бриллиантами. Буду вечернему чаю. Миссис Глория Кэбплеже».
Я порадовался тому, что в глубоко сидящих глазах Шерлока Холмса вспыхнул интерес.
— Что это такое, что это такое? — приговаривал он, с необычайным для него аппетитом атакуя горячие лепешки с маслом и джем. — Почтовое отделение Хайгейта, район не слишком фешенебельный, отправлено в три семнадцать… Взгляните повнимательнее, Уотсон!
К этому времени (если быть точным, то к концу декабря 1896 года) я не жил уже на Бейкер-стрит, но в тот момент приехал на несколько дней, чтобы навестить старого друга. В моих записных книжках за этот год отмечено несколько сложных дел. Из них я записал полностью лишь один случай — дело миссис Рондер, квартирантки под вуалью; но и в том деле мой друг не мог полностью реализовать свои колоссальные способности. Потому Холмс был в мрачном настроении и отчаянии. И когда я смотрел на его осунувшееся лицо, освещенное настольной лампой, я не мог не упрекать себя. Ну зачем я совался к нему со своими проблемами, когда мощному интеллекту моего друга требуются сложные, запутанные загадки?
— Возможно, конечно, — продолжал Холмс, вновь хватая телеграмму и перечитывая ее, — что в Лондоне существуют две женщины с таким странным и даже поразительным именем, как Глория Кэбплеже[9]. Но я в этом сомневаюсь.
— Так вы знакомы с этой леди?
— Нет-нет, я никогда ее не видел. Но догадываюсь, что она должна быть владелицей салона красоты, которая… ну, а вы-то что можете извлечь из этой телеграммы?
— Ну, прежде всего здесь наблюдается некоторая эксцентричность, так интересующая вас обычно. «Вы можете вообразить мужчину, обожающего зонтик?..» Но в общем тут есть сложности.
— Верно, Уотсон. Кстати, любая женщина, как бы экстравагантна она ни была, по большому счету всегда экономит на мелочах. Миссис Кэбплеже проявила свою бережливость, не проставив в телеграмме предлоги «с» и «к»… и вообще текст довольно туманен.
— Да, вы правы.
— Значит ли все это, что какой-то определенный человек обожает вполне определенный зонтик? Или речь идет о каком-то воображаемом человеке — возможно, англичанине, — который испытывает желание отбивать поклоны перед зонтом, как перед первобытным божком, и защищать его от внешнего мира? Ну ладно, так что же мы можем вывести из этой телеграммы?
— Вывести? Из телеграммы?..
— Разумеется.
Я с удовольствием рассмеялся, забыв на время и о своем ревматизме, и о своих годах.
— Холмс, но мы не можем сделать каких-то определенных выводов! Мы можем лишь угадывать!
— Фу ты, сколько раз я должен повторять вам, что я никогда не угадываю? Гадание — привычка крайне вредная, разрушающая логические способности мозга.
— Ну, если мне будет позволено использовать вашу собственную несколько нравоучительную манеру выражаться, то я скажу, что ничто не дает так мало данных для мыслителя, как телеграмма, поскольку она слишком кратка и безлична.
— Боюсь, вы ошибаетесь, утверждая подобное.
— Черт побери, Холмс!..
— Ну, давайте рассмотрим… Когда человек пишет письмо на дюжине страниц, он может скрыть свою истинную натуру в облаке слов. А когда его принуждают выражаться кратко и сжато, я вижу его насквозь. Вы можете наблюдать это на примере общественных деятелей…
— Но это женщина!
— Да, Уотсон, это, без сомнения, меняет дело. Но позвольте же мне выслушать ваше мнение! Вперед! Используйте свой естественный здравый смысл.
Это был откровенный вызов, и я, льстя себя надеждой, что в прошлом не был так уж бесполезен для Холмса, выполнил его просьбу.
— Ну, — сказал я, — миссис Кэбплеже наверняка не слишком деликатная особа, поскольку она назначает вам свидание так, словно считает ваше время своим собственным.
— Великолепно, Уотсон! С годами вы изрядно усовершенствовались. А что еще?
На меня снизошло вдохновение.
— Холмс, по-моему, слово «миссис» в столь сжатом тексте абсолютно не нужно! Я в этом уверен.
— Еще лучше, мой дорогой друг! — воскликнул Холмс, откладывая в сторону салфетку и бесшумно аплодируя. — Буду рад услышать дальнейшие рассуждения.
— Миссис Глория Кэбплеже, Холмс, — новобрачная И она настолько гордится своим новым именем, что настаивает на определении «миссис» далее в самой короткой записке. Что может быть более естественным? Особенно если мы представим счастливую и, возможно, прекрасную юную леди…
— Да-да. Но, Уотсон, будьте так любезны, оставьте в стороне литературные изыски и перейдите к делу.
