Найо Марш - Убитая в овечьей шерсти
Фабиан помолчал с минуту, уткнув подбородок в колени.
— Было еще два подобных случая, — продолжал он. — Один — на судне. Урси говорит, что увидела, как я карабкался куда-то. В тот раз из кают-компании на верхнюю палубу. Не помню, говорил ли я, что я был контужен при Дюнкерке, когда взбирался по веревочной лестнице на спасательное судно. Иногда я задумываюсь, нет ли связи между этими моментами. Урси не могла заставить меня спуститься, поэтому она осталась со мной. Я, кажется, бродил туда-сюда и всем мешал. Потом я на что-то очень рассердился и пообещал изгнать чертей из Флосси. Это стоит запомнить, мистер Аллейн. В самом деле, распоряжения Флосси во время плавания были мелочными и докучливыми. Вроде бы Урси удалось меня успокоить. Когда я пришел в себя, она помогла мне вернуться в каюту. Я взял с нее слово не рассказывать Флосси. Корабельный доктор был очень занят, его мы тоже не стали беспокоить.
Затем — последний приступ. Я думаю, вы догадались. Это произошло в тот вечер, когда я, собственно говоря, ползал по овощным грядкам в поисках потерянной брошки. К сожалению, Урси рядом не было. Возможно, когда я бродил там, уткнувшись носом в землю, я потерял равновесие или что-то вроде этого. Я не знаю. Я помню только услышанный мною спор девушек на нижней тропе, а потом неожиданно я погрузился во тьму, и после обычного провала в никуда — это жуткое, омерзительное чувство всплывания на поверхность. Я оказался в противоположном конце огорода, под тополем, полумертвый и весь в царапинах. Я услышал возглас дяди Артура: «Вот она! Я нашел ее!» Затем раздались выкрики остальных. Я собрался с духом и заковылял им навстречу. Уже почти стемнело. И они не видели моего лица, которое, я уверен, было классического болотно-зеленого оттенка. Во всяком случае, все бурно торжествовали по поводу этой проклятой брошки. Я прополз в дом вслед за ними и деликатно выпил содовой водички, в то время как все пили рейнвейн, а дядя Артур — виски. Он был очень измучен, бедняга… Поэтому никто не заметил моего состояния, кроме… — Он слегка отодвинулся от Урсулы и теперь смотрел на нее с невыразимо нежной улыбкой. — Кроме Урсулы. Она обратила внимание на мое сходство с покойником и утром сказала мне об этом. Я объяснил, что у меня был еще один «припадок», как бедная Флосси называла их.
— Это так глупо! — прошептала Урсула. — Все это настолько глупо! Мистер Аллейн будет смеяться над тобой.
— В самом деле? Может быть. Мне было бы приятно услышать от мистера Аллейна раскаты профессионального хохота, но пока я не наблюдаю ничего подобного. Вы, конечно, понимаете, к чему я клоню, сэр?
— Думаю, что да, — сказал Аллейн. — Вы подозреваете, что в состоянии амнезии, или автоматизма, или бессознательного поведения, или как это еще называется, вы отправились в овчарню и совершили это преступление?
— Именно так.
— Вы утверждаете, что слышали разговор мисс Харм и мисс Линн на нижней тропе?
— Да, я слышал, как Терри сказала: «Почему бы не сделать то, о чем нас просили? Это было бы гораздо проще».
— Вы произносили эти слова, мисс Линн?
— Да, что-то похожее, кажется.
— Да, — сказала Урсула. — Она говорила это. Я помню.
— Затем последовал провал, — произнес Фабиан.
— А вскоре после того, как вы пришли в сознание, вы услышали возглас мистера Рубрика?
— Да, это было первое, что я услышал. Его голос.
— А как долго, — обратился Аллейн к Теренции Линн, — длилась пауза между вашей репликой и моментом, когда обнаружили брошь?
— Возможно, минут десять. Не дольше.
— Понятно. Мистер Лосс, — промолвил Аллейн, — вы производите впечатление молодого человека значительно выше среднего интеллектуального уровня.
— Благодарю вас, — поклонился Фабиан, — за эти скромные орхидеи.
— Тогда какого дьявола вы плели здесь всю эту галиматью?!
— Ну вот! — торжествующе воскликнула Урсула. — Что я говорила!
— Я могу сказать, — жестко сказал Фабиан, — что мне приносит чрезвычайное облегчение тот факт, что мистер Аллейн считает чистой галиматьей утверждение, которое мне далось нелегко и которое, по сути, является признанием.
— Друг мой, — отозвался Аллейн, — я ни на минуту не сомневаюсь, что у вас бывают эти чудовищные состояния. Я выразился небрежно и приношу извинения. Я просто считаю, что вы совершенно необоснованно придаете этому такое зловещее значение. Я не утверждаю, что с точки зрения патологической медицины вы не могли совершить это преступление, но я утверждаю, что вы не могли этого сделать физически.
— Десять минут, — сказал Фабиан.
— Совершенно верно. Десять минут. Десять минут, за которые надо было преодолеть одну пятую мили, нанести удар и — прошу прощения за неприятные детали, но необходимо внести ясность — удушить жертву, достать из пресса большое количество шерсти, укутать тело, избавиться от него и снова загрузить пресс. Вы не могли этого сделать за короткое время вашего приступа и вряд ли станете утверждать, будто вернулись позже с целью замести следы преступления, о котором не помнили. На вас, насколько я помню, был белый спортивный костюм? В каком состоянии он находился, когда вы пришли в себя?
— Весь в глине, — ответил Фабиан. — Видимо, я упал на грядки.
— Да, но не в шерсти? И не в каких-нибудь других пятнах?
Урсула быстро встала и подошла к окну.
— Нужно ли? — спросил Фабиан, следя за ней взглядом.
— Давай покончим с этим, — сказала Урсула. — Я могу. Я только возьму сигарету.
Она стояла к нему спиной. Голос ее звучал словно издалека, и невозможно было угадать ее мысли.
— Давай покончим с этим, — повторила она.
— Возможно, вы помните, — продолжал Фабиан, — что убийца использовал спецодежду, принадлежавшую Томми Джонсу, и пару рабочих перчаток, лежавших в кармане. Одежда висела на гвозде рядом с прессом. На следующее утро, когда Томми надел ее, он заметил, что лопнул шов, и другие детали.
— Если эта версия верна, — отозвался Аллейн, — на переодевание следует накинуть еще одну-две минуты. Вы могли бы и сами об этом подумать. Наверняка вы возвращались к этому мысленно, и не раз. Чтобы добраться до овчарни незаметно для остальных, вы должны были идти кружным путем: или через дом, или через боковую площадку, или по задворкам. Нижней тропой вы идти не могли, иначе вас заметили бы девушки. Перед обедом я пробежал напрямик с огорода до овчарни, и это заняло у меня две минуты. В данном случае прямой путь был невозможен. Кружным путем на это уйдет соответственно три или четыре минуты. На совершение преступления остается максимум четыре минуты. Стоит ли удивляться, что я назвал вашу версию галиматьей?
