Жорж Сименон - Маленький человек из Архангельска
— Обед готов! — крикнула Джина, и он тут же услышал скворчание сковородки.
— Иду.
На ней было красное ситцевое платье в обтяжку. Он никогда не осмеливался заговорить с ней об этом.
У Джины была полная грудь и пышные бедра; она всегда шила себе облегающие платья и носила под ними лишь трусики и лифчик, так что при движении сквозь платье вырисовывался пупок.
Она приготовила рыбу, на первое был щавелевый суп.
Они не застилали стол скатертью, а ели на клеенке; часто Джина даже не давала себе труда достать тарелки, а ставила еду прямо в кастрюльке.
Вне дома, при посторонних, она была веселой, взгляд ее искрился кокетством, рот смеялся — у нее были ослепительные зубы. Она была самой красивой девушкой на рыночной площади — с этим соглашались все, иные, правда, сдержанно или напустив на себя чопорный вид.
Наедине с Ионой лицо ее гасло. Иногда эта перемена становилась заметна в тот миг, когда Джина переступала порог лавки. Она весело отпускала вдогонку какому-нибудь прохожему последнюю шутку, но стоило ей повернуться и войти в дом, как лицо ее теряло всякое выражение, походка менялась, и если она еще покачивала бедрами, то уже с явной усталостью.
Случалось, они ели совершенно молча, торопливо, словно спеша отделаться от неприятной обязанности, и он еще сидел за столом, когда она принималась мыть посуду у него за спиной.
Говорили ли они в тот вечер? Иона тогда еще ничего не знал и поэтому не обратил внимания, теперь же не мог припомнить ни одной фразы.
Площадь Старого Рынка, такая шумная утром, к вечеру совсем стихала, и на ней слышались лишь шум машин, проезжавших в сотне метров от них по Буржской улице, да иногда голос матери, звавшей детишек, заигравшихся под большой шиферной крышей.
— Я иду к Клеманс, — занимаясь посудой, объявила Джина.
Старшая дочь мясника два года назад вышла замуж за служащего сети водоснабжения: это был удачный брак, и на свадьбе присутствовала вся площадь. Теперь Клеманс звалась г-жой Реверди; молодое семейство снимало квартиру на улице Двух Мостов.
Иона не спрашивал у жены объяснений, и она добавила, повернувшись к нему спиной:
— Идет фильм, который они очень хотят посмотреть.
Джина иногда ходила посидеть с их восьмимесячным мальчиком. Она брала с собой книгу и ключ от дома и возвращалась после полуночи — Реверди ходили на последний сеанс.
Лампу еще не зажигали: через окно и дверь, выходящую во двор, проникало достаточно света. Воздух был голубоватый и совершенно неподвижный, как часто бывает в конце очень долгого летнего дня. Возле бакалеи Шена в ветвях липы, единственного дерева, которое росло посреди их большого двора, заваленного бочками и ящиками, щебетали птицы.
Джина поднялась наверх. Между лавкой и кухней была каморка, которую Иона называл своим кабинетом; оттуда и начиналась лестница на второй этаж.
Когда Джина спустилась, на ней не было ни плаща, ни шляпки. Она вообще надевала шляпку только к воскресной службе. В будни ходила с непокрытой головой, ее темные волосы были растрепаны, и когда они падали ей на лицо, она отбрасывала их движением головы.
— До скорого.
Иона обратил внимание, что она взяла с собой большую лакированную сумку, которую он подарил ей на прошлый день рождения.
— Ты забыла взять книгу, — сказал он ей вдогонку.
Но она уже быстро шла, почти бежала к улице Премонстрантов. Некоторое время он постоял на пороге — сперва глядел ей вслед, потом просто дышал все еще теплым вечерним воздухом и смотрел на огни, которые начали зажигаться слева, на Буржской улице.
Чем он занимался до полуночи? Коробки с книгами, выставленные утром на тротуар, были уже убраны. Он поменял местами несколько томов — без особой надобности, просто чтобы подобрать переплеты по цвету. Зажег свет. Книги были повсюду: стояли на стеллажах до потолка, стопками лежали на прилавке и на полу по углам. Это были случайные книги, почти все потрепанные, грязные, заклеенные бумагой; он больше давал их читать за деньги, чем торговал ими.
Только в одном углу виднелись старые переплеты книг XVII и XVIII веков: старинный Лафонтен, изданный в Бельгии, латинская Библия с занятными гравюрами, «Проповеди» Бурдалу, пять экземпляров «Телемака» разного формата, а внизу — более новые подборки, такие, как «История консульства и империи» в мрачных темно-зеленых переплетах[1].
Иона не курил. Не пил ничего, кроме кофе. Иногда ходил в кино, но только чтобы доставить удовольствие Джине. В самом ли деле это доставляло ей удовольствие?
Он не был уверен. Но она требовала, чтобы он водил ее туда и обязательно брал ее в ложе: по ее мнению, это подчеркивало, что она замужем.
Он не сердился на Джину. Он на нее вообще не сердился, даже теперь. Какое право он имеет что-либо от нее требовать?
В его кабинете-каморке между лавкой и кухней окна не было, воздух поступал туда лишь через дверь; книги и здесь громоздились до потолка. Но самое для себя важное он держал в столе, за который садился всегда со вздохом удовлетворения: там хранились книги по филателии и марки.
Иона был не только букинистом. Он торговал марками. Его лавка, зажатая между продуктовыми магазинчиками на площади Старого Рынка, не отличалась привлекательностью, и лавочники их квартала были бы удивлены, узнай они, что имя Ионы Милька известно торговцам марками и филателистам всего мира. В ящике стола, под рукой, у него были аккуратно разложены зубцемеры, инструмент для изучения качества бумаги, водяных знаков, для обнаружения дефектов оттисков или надпечаток и распознавания подделок. В отличие от большинства коллег он покупал все, что подвернется под руку, заказывая за границей наборы по пятьсот, тысяче, десять тысяч марок: такие продают начинающим, и теоретически они не представляют никакой ценности. И хотя эти марки уже прошли через руки искушенных торговцев он изучал их одну за другой, ничего не отбрасывал априори, и порой у него случались находки.
Какой-нибудь выпуск, в принципе совершенно обычный, становился вдруг раритетом из-за того, что оттиск был сделан с бракованного клише, или оказывалось, что в другом выпуске есть редчайшие экземпляры, которые отличаются по тону от остальных.
Почти всякий торговец, как и почти всякий коллекционер, сосредоточивает свои интересы на марках какого-то одного периода, какого-то одного вида. Иона Мильк специализировался на монстрах — марках, которые по той или иной причине составляли исключение из правила.
В этот вечер он проработал с лупой в руке до половины двенадцатого. В какой-то момент у него появилось желание запереть дверь и пойти встретить жену. Клеманс с мужем жила всего в десяти минутах ходьбы от них, в тихой улочке, выходившей на канал. Ему было бы приятно медленно возвратиться с Джиной опустевшими тротуарами, пусть даже молча. Но боясь рассердить ее, делать этого он не стал. Она могла подумать, будто он вышел проследить за ней и убедиться, что она действительно ходила к Клеманс и возвращается одна.
