Татьяна Любова - Ноябрьский триллер
— Давно готов. Пей. Продукты я заказала. Кстати, ты собирался определиться с поваром. И что? — В голосе Лины сквозило плохо скрываемое раздражение.
— Забыл, аморе мио. Но сегодня исправлюсь. Кухня «Пикколо Итали» тебе нравится? — Разговаривая, синьор Фандотти безуспешно пытался пригладить прядь седых волос, строптиво топорщившуюся над низким лбом.
— Не очень. Они плохо смешивают коктейли, — капризничала Лина, разглядывая отполированные ногти и лениво покачивая ногой.
— Бармена пригласим дополнительно. Думаю, мы можем себе это позволить.
— Ура-а! — радостно закричала жена, соскочив со стула. — Значит, все будет на широкую ногу? Мне безумно нравится, когда ты ведешь себя по-русски.
— Если бы я вел себя по-русски, мы бы давно пошли по миру, солнце мое, — заметил Массимо Фандотти, и тень недовольства мелькнула на его холеном лице.
— Ну-ну, Максим, не сердись, я пошутила. — Лина повисла у мужа на шее, пытаясь сгладить неловкость, вызванную ее бестактным замечанием.
— Я не сержусь. Список гостей у меня в кабинете на столе. Займись этим сейчас же. И грацие за кофе.
— Слушаюсь, господин генерал! — Лина закрыла за мужем входную дверь. Она постояла с минуту, раздумывая, потом резко крутанулась на одной ноге и, пританцовывая, направилась в кабинет мужа. По дороге Лина заглянула в комнату к няне их сына Бартоломео: — Настя, будите Барти. Меня не трогать. Я занята по горло.
Сонная Настя подняла всклокоченную голову и издала протяжное:
— Се-е-йчас, Лина Николавна.
«Вот, засоня, уволить бы лентяйку, да Барти от нее без ума. Вернее, от ее сказок. Приходится терпеть», — подумала Лина и тут же забыла об этом. Такая уж у нее черта характера — долго размышлять на одну и ту же тему она была неспособна, как неспособна была долго сердиться или сосредотачиваться на каком-либо одном деле. Ее поверхностность помогала Лине жить легко и просто, что, вероятно, и привлекло к ней вечно погруженного в мрачные мысли Массимо. Она порхала по жизни, как мотылек, не задумываясь над тем, что ждет ее завтра, терпеть не могла планировать что-то заранее, и тем не менее, трепетно оберегаемая ангелом-хранителем (роль коего теперь исправно исполнял Массимо), жизнь Лины складывалась, будто по нотам, гармонично и празднично.
Вспомнив о том, что она еще не умывалась, Лина пошла в ванную. Там, на фоне бледно-голубого кафеля, гроздьями висели мочалки всех форм и размеров. Громадная мочалка пронзительного красного цвета принадлежала, конечно же, Барти, оливковая — Лине, темно-синяя — Массимо.
Полоща горло, она вдруг вспомнила, как в школьные годы мама заставляла разучивать ее «Соловья» Алябьева, и попыталась повторить романс на память, но, пару раз сфальшивив, громко расхохоталась и тут же об этом забыла. Успокоившись, принялась пытливо рассматривать свое отражение в зеркале.
На первый взгляд — ничего особенного: обычное лицо, бледное, с мягкими, как бы размытыми чертами. Но вот странность: стоило Лине улыбнуться, и лицо менялось волшебно, словно подсвечиваясь изнутри, будто фонтаны по вечерам. А если она чуть подкрашивала и «включала» глаза…
Мужчины против собственной воли ходили за ней по пятам. Лина имела круг верных почитателей, эдаких рыцарей, поклонявшихся ей без всякой надежды на взаимность, обожая ее на расстоянии, и потому не имевших возможности разочароваться в своем идоле. Со временем они организовали нечто вроде «фанклуба Лины Фандотти», куда новички допускались с большой неохотой. Проверенные временем поклонники ревностно охраняли сердце Лины от посягательств новобранцев, тоже инфицированных любовью к ней.
Предметом отдельного разговора являлись волосы Лины, пышные, необыкновенного золотисто-оранжевого оттенка, «цвета опавшей листвы» (это сравнение принадлежало Эдику Дрейку, известному поэту, одному из старожилов «фанклуба»), а высокий лоб с задорными пружинками завитков делал ее похожей на салонных красавиц конца девятнадцатого века.
Словом, была в ней большущая «изюмина». Проглотить ее большинству мужчин оказывалось не под силу, она застревала в горле, мешая несчастным жертвам говорить, дышать, а затем и жить спокойно. Они таращили на богиню восторженные глаза и поминутно заикались.
Такое поклонение Лине льстило, и она не только не противилась, но искусно подогревала страсти в своем доморощенном клубе.
Муж относился к флирту жены с присущим ему мрачноватым юмором и, заметив рядом с ней очередного воздыхателя, интересовался:
— Ну как? Послушно проглотил наживку?
Лина морщилась и, изящно наклонив головку, картинно восклицала:
— Ты не представляешь, как мне все это надоело! Но что я могу поделать?
— Перестать морочить головы серьезным людям, — обычно следовал совет.
Приведя себя в порядок, Лина, вновь беззаботно напевая все того же злополучного «Соловья», направилась в кабинет. Там, на столе, заваленном бумагами, она отыскала список гостей и, устроившись с ногами в кресле, принялась в алфавитном порядке обзванивать приглашенных.
Банкет планировался грандиозный, поэтому празднество решили организовать не в городской квартире, а в Лесном, в большом загородном доме. Трогательно наморщив узкий лобик и неуверенно шевеля пухлыми розовыми губками, Лина старательно отмечала в списке тех, кого обзвонила накануне, и подсчитывала количество оставшихся. Последних оказалось около двадцати. Вздохнув, Лина взяла трубку…
И вдруг телефон громко зазвонил. От неожиданности она вздрогнула и чуть было не выронила трубку из рук. Опомнившись, торопливо сказала:
— Алло.
— Привет, дорогуша. Узнала? — раздался в трубке вроде как слышанный ею ранее голос.
— Что-то очень знакомое, но пока нет…
— Наталья… Погодина.
— Ой, Наташка, ты?! Ужасно рада тебя слышать. Ты получила приглашение?
— В том-то и дело, что получила. Потому и звоню. Суть в том, что не смогу я быть на вашем празднике жизни.
— Это еще почему? Не выдумывай! Я тебя два года не видела. Я и Вику пригласила. Наболтаемся всласть.
— Не могу я никак. Честно говоря, мне и одеть-то нечего. А в ваших кругах девушку в джинсах на босу ногу не поймут.
— Ну, милая, это не проблема. Приезжай чуток пораньше, мы тебя экипируем. Будешь, как Джулия Робертс. Комар носа не подточит. Я серьезно.
— Не хочу я так. Как бедная родственница. Не по-людски это. Ценю твою доброту, но не могу. Уж если в гости, то как положено. При хорошем костюме и настроении, да с достойным подарком имениннику. А у меня дилемма — или подарок, или костюм. Про настроение умолчу.
— Плевать я хотела на твою диалемму! И подарки не нужны. Приезжай. Лады?
