Татьяна Любова - Ноябрьский триллер
— Оценка завершилась подписанием акта о списании, — цинично бросила она своему отражению и отправилась в гостиную, где возлежал ее благоверный. — Леонид, встряхнись, дорогой. Через два дня нам предстоит выход в свет.
— И что? — бросил Ленечка, не поворачивая головы.
— Как «что»? Нужно задуматься о боа, горжетках, смокингах, бабочках и тому подобной меркантильной дребедени. Я понимаю, вам, философам, не до глупостей. Но ведь одевать-то что-то надо.
— Куда идем? — буркнул муж, все еще не глядя на Вику.
— К Фандотти.
— С чего это они вспомнили о нас?
— У Массимо — юбилей со всеми вытекающими.
— Не понимаю: какое отношение мы имеем к Массимо?
— К Массимо — никакого. Но Лина — моя старинная подруга, и я не собираюсь игнорировать ни ее, ни ее мужа.
— Иди одна. У меня все равно смокинга нет. Не хочу дискредитировать тебя своим видом.
— Ты забыл о том, что благодаря тебе я уже давно превратилась в рядового потребителя универсальной китайской продукции.
— Ну, начинается… — вздохнул Ленечка, встал с дивана и перебазировался в супружескую спальню, на кровать.
— Значит, ты не идешь, гордец? Великодушно предоставляешь мне право отдуваться за всех? Придется взять напрокат норковое манто, — продолжала, зайдя вслед за мужем в спальню, издеваться над ним Вика.
— Боже упаси! — вскричал Ленечка, потея от ужаса. — А если ты его прожжешь, потеряешь? Мы не расплатимся до конца жизни!
— Во-первых, кто это мы? А во-вторых, я пошутила. Обойдусь вечерним платьем. Правда, придется потратиться на такси, потому что прикрыться мне нечем. А китайский пуховик в комплекте с фальшивыми бриллиантами — чересчур эпатажно даже для меня.
— Кстати, когда тебе заплатят в «Милых дамах»? — озабоченно спросил Ленечка. — Бюджет на ноябрь мы уже исчерпали, а тут еще твое платье напрокат. Это безумие! Знаешь, Вик, я бы на твоем месте…
— Уж лучше оставайся на своем. Так надежнее, — устало вздохнула Вика и поплелась в душ.
Шланг у душа прорвался месяца три назад, но Ленечке, мужественно охраняющему диван (вероятно, от тараканов, не дай-то бог вынесут), некогда было заниматься подобными глупостями.
Вика со вздохом погрузилась в теплую воду и, безрадостно обозревая темные пятна сырости на потолке, задумалась: «Как-то все странно в этой жизни. Линка, глупенькая, пустая Линка, устроилась шикарно, а мы с Натальей что-то прохлопали, упустили. Не успели вовремя заскочить на подножку трамвая под названием «Жизнь», оставшись на продуваемой всеми ветрами заплеванной остановке. Почему? Наверное, увлеченные собственным благородством и жертвенностью, не разглядели мы в возвышенной дымке примитивной правды жизни. Дуры. Беспросветные», — поставила она окончательный диагноз и принялась намыливать мочалку.
За дверью гомонили мальчишки — кажется, сегодня они играли в гангстеров.
«Господь не дает человеку больше того, что он может вынести». Только и остается утешаться этим вот афоризмом на все случаи жизни, вздохнула Вика.
— «Всему свое время и каждому свое: наезднику — стремя, охотнику — ружье», — пропела Виктория и включила дырявый душ. Глядя на хлещущую из дырки струю воды, она в сердцах добавила: — Эх, ружьишко бы мне не помешало! Я б ентого лодыря с удовольствием продырявила.
Госпожа Валито, утомленная посещением ряда модных бутиков, отдыхала в зимнем саду собственной двухуровневой квартиры, расположенной в чудесном старинном доме с мансардой в центре столицы, и разговаривала по телефону с приятельницей.
— Знаешь, объездила весь центр в поисках приличного платья. Устала до безобразия. Столько хлопот с этим юбилеем Фандотти. Одеваться, как пугало, не умею, а переплюнуть жену патрона — значит, подписать смертный приговор карьере мужа. Лина — образец помпезного мещанства. И это при их-то средствах. — Милена Валито полулежала на мягкой кушетке, потягивая из высокого бокала легкое винцо.
— Так как же ты выйдешь из положения? — тревожилась приятельница.
— Наверное, надену костюм, в котором была в прошлый раз. Не хочу дразнить гусей. — И Милена принялась разглаживать несуществующие складки на пышной груди, обтянутой атласным халатом, расшитым дивными попугаями.
— Разумные слова разумной женщины. Ну, отдыхай, дорогая. Не буду тебе мешать. К тому же мне тоже следует заняться своим гардеробом. До пятницы всего ничего, — резюмировала подруга и отключилась.
Положив трубку, Милена Валито отправилась разыскивать мужа. Он оказался в гостиной, где вместе с сыном увлеченно смотрел спортивный канал. Неизлечимый болельщик, Константин Валито предпочитал созерцание футбольного матча любому другому виду отдыха.
— Боже мой, Костя, ты не представляешь, до чего мне не хочется на этот банкет! Заученные улыбки, затасканные комплименты и фальшивое радушие людей, которые, дай им волю, охотно тебя задушат!
— Мила, ты все преувеличиваешь. Смотри, смотри, сейчас он забьет… А-ах ты, черт! Промазал. Так что ты говорила? — наконец повернулся он к жене.
— Я говорила, что терпеть не могу твоего надутого патрона и бестолковую рептилию — его жену. Боже мой, если бы ты мог сменить место работы! — Милена Валито порывисто прижала изящные руки к груди.
— Я тебя не понимаю, — раздраженно отреагировал Константин, и его маленькие глазки беспокойно забегали. — Тебе что, надоела обеспеченная жизнь? Здесь у меня баснословное жалованье плюс приличный процент от акций, солидные перспективы. Заелась ты, душа моя. Просто заелась.
— Перспективы… — презрительно фыркнула Милена, с размаху бухнувшись в кресло напротив. — Об этих самых перспективах я слышу уже лет десять, а воз и ныне там.
— Скоро только кошки родятся.
— Вот-вот, и это я слышу с незапамятных времен. А между тем дела «Космиты» идут отвратительно, об этом уже весь город знает. Один ты на что-то надеешься, лопух.
— Успокойся, слышишь! Хоть бы ребенка постеснялась. — Константин взглянул на Милену умоляющими глазами.
— Он уже далеко не ребенок. И прекрасно знает, что ты везешь на себе львиную долю работы в треклятой «Космите», а этот наглый итальяшка бессовестно пользуется твоей светлой головой и порядочностью. Самое обидное, что и мне тоже приходится пресмыкаться перед этим итальянским индюком и его плебейкой. Дмитрий, — обратилась она к притихшему мальчику, — выйди из комнаты, мне нужно поговорить с отцом.
— Дима, ради всего святого, не уходи! Не оставляй меня на растерзание матери, — притворно ломая руки, взмолился Константин. — В ней опять заговорила дворянская кровь.
