Рекс Стаут - Пистолет с крыльями
Он замолчал.
– И?.. – подтолкнул Вульф.
– Я решил проветриться. Погуляв по парку и немного успокоившись, я позвонил миссис Майон, и она тоже вышла в парк. Я рассказал ей о реакции её мужа, попросил бросить его и переехать ко мне. Она отказалась. – Вепплер сделал паузу. – Видите ли, существуют два момента, которые все усложняют, но которые вам надо знать, чтобы знать все.
– Если они имеют отношение к делу – пожалуйста.
– Самое непосредственное. Во-первых, миссис Майон имела и имеет собственные деньги. Это делало её более привлекательной в глазах мужа. Но не в моих глазах. Я говорю, просто чтобы вы знали.
– Спасибо. И второй момент?
– Второй – это причина, по которой миссис Майон не захотела немедленно покинуть мужа. Вы, вероятно, знаете, что на протяжении пяти или шести лет он был первым тенором в «Мет», и потом у него пропал голос – не насовсем. Джиффорд Джеймс, баритон, ударил его кулаком в шею и повредил ему гортань. Это случилось в начале марта, и Майон не смог закончить сезон. Его оперировали, но голос не вернулся, из-за чего он, естественно, был подавлен, и миссис Майон не хотела бросать его в таком состоянии. Я убеждал её, но она не соглашалась. Я был совершенно не в себе в тот день, как из-за чувств, охвативших меня впервые в жизни, так и из-за сказанного Майоном, поэтому, забыв о благоразумии, я оставил её в парке, а сам засел в баре и начал набираться. Время шло, я выпил уже порядочно, но хмель не действовал. Ближе к семи я решил, что должен снова увидеть её, выкрасть её, чтобы ни одной ночи не провела она больше в том доме. В таком настроении я вернулся на Ист-Энд-авеню и поднялся на двенадцатый этаж, где минут десять постоял в холле, прежде чем протянул палец к кнопке звонка. Наконец, я позвонил, впустившая меня служанка пошла за миссис Майон, но к этому моменту весь мой боевой дух, похоже, уже улетучился. Я лишь предложил, чтобы мы переговорили с Майоном вместе. Она согласилась, и мы поднялись наверх и…
– На лифте?
– Нет, по внутренней лестнице. Мы вошли в студию. Майон лежал на полу. Мы приблизились. В затылке у него виднелась большая дыра. Он был мёртв. Я вывел миссис Майон из студии – она с трудом держалась на ногах. На лестнице, слишком узкой, чтобы идти рядом вдвоем, она упала и скатилась вниз по ступенькам. Я отнес миссис Майон в её комнату и уложил на кровать, а сам пошёл в гостиную, где стоял телефон, но потом подумал, что нужно сперва принять некоторые меры. Спустившись на лифте на первый этаж, я отыскал лифтера и швейцара и спросил, кто в тот день после обеда поднимался в квартиру мистера Майона на двенадцатый или тринадцатый этаж. Я сказал, чтобы они вспомнили хорошенько – всех до единого. Они назвали мне имена, и я записал их. Затем я вернулся в квартиру и вызвал полицию. Внезапно сообразив, что факт смерти может констатировать только специалист, я позвонил жившему в том же доме доктору Ллойду. Он пришёл сразу, и я проводил его в студию. Не успел он пробыть там и трёх минут, как появился первый полицейский и, конечно же…
– Если позволите, нельзя ли короче, – сердито вставил Вульф. – Вы ведь ещё ни словом не обмолвились о тех неприятностях, из-за которых решили ко мне обратиться.
– Я доберусь до этого…
– Надеюсь, с моей помощью это произойдет быстрее. Я припомнил кое-что. Врач и полиция констатировали смерть. В момент выстрела дуло револьвера находилось у него во рту, и прошедшая навылет пуля снесла часть черепа. Револьвер, найденный рядом на полу, принадлежал самому Майону и хранился там же, в студии. В комнате никаких следов борьбы, на теле никаких других повреждений. Потеря голоса являлась прекрасным мотивом для самоубийства. Таким образом, по окончании обычного расследования, принимая во внимание, сколь сложно засунуть в рот человеку дуло заряженного револьвера, не вызвав с его стороны протеста, происшествие было зарегистрировано как самоубийство. Все верно?
Они оба ответили «да».
– Что, полиция вновь открыла дело? Или поползли слухи?
Они оба ответили «нет».
– Так в чем проблема?
– В нас, – сказала Пегги.
– Да? Что же с вами не так?
– Все. – Она сделала неопределенный жест рукой. – То есть, конечно, не все, а только одно. После смерти мужа и… окончания расследования я на некоторое время уехала. Потом я вернулась, последние два месяца мы с Фредом часто встречались, но что-то между нами стало не так, что-то произошло с нашими чувствами. Позавчера, в пятницу, я поехала к друзьям в Коннектикут; Фред тоже оказался там, хоть мы и не сговаривались. Весь вечер и все следующее утро мы проговорили о случившемся и, наконец, решили обратиться к вам за помощью. Вернее, я так решила, а он не пустил меня к вам одну.
Пегги подалась вперёд, лицо её было очень серьезным.
– Вы обязательно должны нам помочь, мистер Вульф. Я люблю его… так сильно люблю!.. и он говорит, что тоже любит меня, но дело не в словах, которые мы произносим, а в том, что в наших глазах, когда мы смотрим друг на друга. Мы просто не можем пожениться, имея этот тревожный вопрос в глазах, стараясь скрыть его всякий раз, когда…
По её телу прошла дрожь.
– И сколько так ещё будет? Годы? Всегда? Мы не выдержим! Мы знаем, что не выдержим так – это ужасно! Вопрос, вечный вопрос в глазах: кто убил Альберто? Он? Я? Нет, я не думаю, что это сделал он, и он тоже, тоже не думает, что это сделала я, но вопрос – он там, он в глубине наших глаз – маленький тревожный огонек!
Она воздела к Вульфу обе руки.
– Мы хотим, чтобы вы выяснили правду!
– Глупости, – фыркнул Вульф. – Отшлепать вас надо хорошенько или отвести к психиатру. У полиции имеются свои недостатки, но там тоже не пеньки сидят. Если полицейские остались удовлетворены…
– В том-то и дело! Они не остались бы удовлетворены, расскажи мы им правду!
– Ах, так значит, вы им солгали? – Брови Вульфа приподнялись.
– Да. Или даже если не солгали, то во всяком случае, не сказали правды. Мы утаили, что, когда первый раз вместе зашли в студию, никакого пистолета рядом с трупом не было. Его вообще нигде не было видно.
– Да-а, – протянул Вульф. – Вы в этом уверены?
– Совершенно. Тот миг как сейчас стоит у меня перед глазами. Пистолета не было.
Вульф повернулся к Вепплеру.
– Вы согласны с ней, сэр?
– Да, она права.
– Что ж, ситуация у вас, похоже, действительно серьезная. Тут шлепаньем не поможешь.
Я заерзал на стуле, ощутив покалывание в копчике. Да, в старом каменном доме Ниро Вульфа на Западной Тридцать пятой улице жизнь у нас была – не соскучишься. У нас – то есть у Фрица Бреннера, шеф-повара и эконома, Теодора Хорстмана, холившего и лелеявшего десять тысяч орхидей в оранжерее на крыше, и меня, Арчи Гудвина, чьим трудовым поприщем был главным образом большой кабинет на первом этаже. Естественно, свою работу я считал наиболее интересной, поскольку у личного помощника знаменитого частного сыщика вечно полон рот забот и всяких неприятностей – от исчезнувшего колье до нового хитроумного трюка с шантажом. Очень немногие клиенты нагоняли на меня тоску, но лишь один тип дел вызывал такое покалывание в копчике – убийство. И если эта парочка влюбленных голубков рассказывала все, как оно было, то речь шла именно о нём.
