Чарлз Тодд - Красная дверь
Глава 2
Эссекс, конец мая 1920 года
Над лужайкой повисли японские фонарики; связывающие их бумажные ленты трепал вечерний ветерок. Фонарики не были необходимы в долгих сумерках весеннего вечера, но, так как время приближалось к одиннадцати, они зажглись, отражаясь в потоке, бегущем вдоль лужаек, придавая сказочный вид фасаду старого дома и отбрасывая на оконные стекла блики красного, золотого и голубого.
Большинство гостей уехали домой, оставив после себя обычный для вечеринки беспорядок. Тарелки были стопкой сложены в конце трех столов, чтобы Дора забрала их завтра, а кучка скатертей выделялась в зеленом море травы, как миниатюрный айсберг.
«Мне следовало передвинуть все это, прежде чем станет сыро», — подумал Уолтер Теллер. Но он продолжал стоять на месте, глядя на дом, спиной к темноте за потоком.
— Пенни за твои мысли, — сказал его брат.
Уолтер забыл о его присутствии. Питер взял два стула и сдвинул их, чтобы положить больную ногу, как часто делал в минуты мучительной боли.
— Прости? — спросил Уолтер, повернувшись.
— Ты был за мили отсюда, — заметил Питер, постукивая тростью по ножке стула.
— Дни рождения напоминают мне, что я состарился на год, — солгал Уолтер.
— Что-нибудь из виски осталось? Мою ногу атакуют сердитые демоны.
— Думаю, да.
Уолтер подошел к столу с напитками, нашел чистый стакан и налил в него порцию виски.
— Спасибо. — Питер выпил половину одним глотком.
— Тебе следует быть поосторожнее с этим, — сказал Уолтер.
— Так все говорят. Поэтому я жду, пока не пойду ложиться. Это помогает мне заснуть. — Он передвинул ногу, ища удобное положение. — Мне следовало вернуться в Лондон сегодня вечером с Эдвином. Но я не мог бы вынести несколько часов тряски в автомобиле. С моей стороны это трусость, не так ли?
— Почему? Здесь росли мы четверо — ты, Эдвин, Летиция, я. Это всегда будет нашим домом.
Но фактически это был дом Эдвина — наследство старшего сына. Уолтер жил здесь, потому что Эдвин предпочитал Лондон. Доброта Эдвина была для него колючкой в боку в течение десяти лет, но Дженни любила ферму Уитч-Хейзел, поэтому он молчал. Это стало маленькой жертвой ради нее.
— Дженни и я собираемся завтра в Лондон, — продолжал Уолтер. — Ты и Сюзанна можете поехать с нами или остаться здесь на несколько дней. — Он задумался о своем брате. Искалеченную ногу не вылечить. Несомненно, боль была реальной. Тем не менее временами Уолтер чувствовал, что порции виски на ночь притупляли не только боль от разорванной мышцы и расшатанных нервов. — У вас с Сюзанной все хорошо? — осведомился он беспечным тоном.
— Да, конечно, — раздраженно ответил Питер. — А почему нет?
— Никаких предположений, старина. Кроме того, что она была слишком тихой в этот уик-энд.
Питер поежился под взглядом Уолтера.
— Мы говорили об усыновлении ребенка. Она за. Это сложно.
Уолтер отвел взгляд:
— Я не хотел вмешиваться.
Питер переменил тему:
— Гарри не терпится в школу? Он мало говорит об этом.
— Думаю, что да. Он знает, что его мать против. Ради нее он не настаивает на этом.
— Дженни чудесная мать. Эдвин говорил это на днях. — Питер заколебался. — Гарри только семь. Не понимаю, почему вы не можете подождать год.
Уолтер повернулся к нему, внезапно рассердившись. При свете голубого фонарика над головой выражение его лица было почти злобным.
— Этого хотел отец. Гарри единственный наследник — это решено со дня его рождения. Ты знаешь это не хуже меня.
Питер мягко произнес:
— Отец умер шесть лет назад. Почему мы все еще у него под каблуком? — Уолтер не ответил, и он продолжал: — Он сделал все неправильно. Старший сын наследует землю — это Эдвин, а он не фермер. Следующий сын идет в армию — это я, и я ненавидел ее. Младший сын идет в церковь — это ты. И ты едва выдержал год. Думаю, ты обнаружил, что не создан для обращения дикарей-язычников.
Это было слишком близко к истине. Только сегодня утром Уолтер получил письмо из миссионерского общества Элкока, желающего знать, когда он будет готов вернуться к делам. Это — и беспокойство Гарри — преследовало его весь день.
Дженни окликнула их из дома, избавив Уолтера от необходимости отвечать брату.
— Да, идем, — отозвался он и повернулся к Питеру: — Я только погашу свечи. Почему ты не идешь спать? Тебе не станет легче, пока ты не ляжешь.
Питер потянулся к трости и встал. Уолтер поймал один из стульев, который он едва не опрокинул. Питер выругался на собственную неуклюжесть. Тяжело опираясь на трость, он направился по лужайке к дому. На полпути он повернулся и сказал брату:
— Завтра все будет выглядеть лучше.
Уолтер кивнул, затем принялся гасить свечи на столах. Дойдя до последней, замер.
До чего же плохо, что жизнь нельзя погасить так же легко, как свечное пламя.
Мог ли человек желать себе смерти? Он неоднократно видел это в Западной Африке, но по-настоящему никогда этому не верил.
Теперь ему хотелось, чтобы это было возможно.
Его сестра Летиция назвала бы это чепухой. В конце концов, Уолтер не страдал так, как его братья. Не испытывал физической боли.
Но он не мог вынести незнания, что делать с тем, что преследовало его.
Глава 3
Лондон, конец мая 1920 года
Прежде чем уйти следующим утром давать показания по судебному делу в Шеффилде, Иен Ратлидж повел свою сестру Франс пообедать в новом популярном ресторане. Там случайно они встретили друзей, которые пригласили их присоединиться к компании. Ратлидж постарался, чтобы его стул находился во главе большого стола. Его клаустрофобия после того, как он был похоронен заживо от взрыва бомбы в 1916 году, так и не исчезла. Даже спустя четыре года Ратлидж не выносил пребывания в переполненной комнате или поезде, а такое обычное явление, как стул в углу, даже в обществе хороших друзей, повергало его в дрожь. Франс, не осведомленная об иррациональных страхах своего брата, уже флиртовала с кузеном Мэриэнн Браунинг — привлекательным молодым человеком по имени Джеффри Блейк. Она встречала его раньше, и, когда они обсуждали события и старых друзей, Ратлидж услышал, как кто-то упомянул Мередит Ченнинг. Он сам заходил к миссис Ченнинг десять дней назад поблагодарить ее за любезность и узнал, что она отсутствует.
— Думаю, она в Уэльсе, — сказал Блейк.
— В Уэльсе? — удивленно осведомилась Барбара Уэстин. — Я думала, она уехала в Норфолк.
— В Норфолк? — переспросил кто-то на другом конце стола.
— По-моему, я не видела ее две недели или больше, — сказала Франс.
